Вряд ли это заявление могло успокоить всхлипывавшую Эстреллу, но, к счастью, она пропустила его мимо ушей — либо сделала вид, что пропустила.
— Ведь сколько уже всего напорчено. Мне скоро сдавать дальнейшие подробности поездки графа. Нужно позаботиться о том, чтобы он прибыл на этот постоялый двор без Пфитца, чтобы никто не видел их вместе, иначе возникает вопиющее противоречие и мы пропали.
Неожиданное «мы» преисполнило Шенка ликованием.
— Скоро, — сказал он, — я добуду для вас еще.
— Скажите своему знакомому, что, если у него есть хоть капля сочувствия ко мне, он должен сделать так, чтобы на этом постоялом дворе никто не видел графа в обществе Пфитца.
Но как же это может быть? Граф и Пфитц неразлучны!
— Тогда Пфнтц должен умереть. Он и вообще не должен был появляться, так что вы попросту восстановите правильный порядок вещей.
Такой поворот событий представлялся Шенку весьма огорчительным, но ему не оставалось ничего иного, как подчиниться.
— Я посмотрю, что можно будет сделать.
— Время поджимает. Сегодня я снова к вам загляну, и вы дадите мне то, что сумеете раздобыть. Но если мы будем долго тянуть, все может выйти наружу.
С этими словами Эстрелла повернулась и ушла.
Так что теперь Шенку предстояло не только играть роль писателя, но и осваивать низкое ремесло наемного убийцы — перспектива, совсем его не радовавшая. Однако прежде, чем перебирать возможные варианты кончины Пфитца, следовало попытать счастья с другой неразрешенной проблемой. Он пошел в Литературный департамент, поднялся на второй этаж и обнаружил, к вящей своей радости, что дверь открыта. Секретарь Авторской секции мирно дремал за столом.
— Меня интересует Спонтини, — сказал Шенк. — Говорят, у вас есть по нему какие-то материалы.
Секретарь взглянул на него через маленькие продолговатые стеклышки очков и начал копаться в своих бумагах, копаться с такой невозмутимой медлительностью, словно не имело ровно никакого значения, сколько времени займет этот процесс — минуту, день или год. В конце концов губы секретаря сложились в удовлетворенную улыбку и он вручил Шенку написанное биографами резюме. Было совершенно очевидно, что Грубер работал именно с этим источником, он скопировал его с похвальной скрупулезностью, опустив только ссылки и некоторые малозначительные детали. Собственно говоря, ничего иного Шенк и не ожидал, но его поразил — ошеломил! — почерк, которым была изложена печальная история падения Спонтини в бездну безумия. Изящный, с легким наклоном почерк, знакомый ему по пару дней назад полученной записке. Почерк Эстреллы.
