В конце концов куратор заметил Шенка, заметил, но вроде и не узнал. Его стихией были книги, а не люди.
— Я бы хотел узнать о Спонтини.
Слово «Спонтини» пустило мысли куратора по новому руслу. Фамилия была знакомая, он видел ее пару дней назад. В каталоге. И выдал под расписку книгу этого писателя.
— Да, это я ее брал.
— Так вы хотите ее вернуть?
— Нет, просто я хотел бы узнать о нем что-нибудь еще. О Спонтини.
Шенк продемонстрировал куратору биографическую справку, переписанную Грубером.
— Справитесь наверху.
Шенк уже успел сходить туда, но дверь оказалась на замке.
— Тогда я ничем не могу вам помочь.
Упрямство этого человека представлялось Шенку просто возмутительным.
— А имена писателей, работавших над книгой Спонтини, уж их-то вы, наверное, знаете?
— Не по линии этого отдела.
Чтобы извлечь из куратора хоть малую толику информации, нужно было как-нибудь его умаслить, подъехать к нему с другой стороны.
— Видите ли, мне довольно трудно понять, как это у вас тут все делается, в вашей Литературной секции. Спонтини вроде бы должен был создаваться группой из нескольких писателей…
— Возможно.
— А он повредился умом и превратил свою книгу в нечто вроде автобиографии.
— Такое случается.
— Так что же, так все и было задумано? Сумасшествие Спонтнни было прописано биографами, а писатели просто следовали их указаниям?
Куратор закрыл книгу (предварительно вложив в нее закладку) и жестом предложил Шенку стул.
— Вот возьмите, к примеру, Риммлера. Мы работаем над ним впятером. Сперва он был создан биографами — с этого всегда начинается. В какой-то момент его юности стало ясно, что он обладает серьезным литературным дарованием (ранние опыты Риммлера получили поддержку высокопросвещенного преподавателя риторики). Затем привлекли нас. До этого момента весь материал по Риммлеру сводится к грубой хронологии (дата смерти сугубо предположительная, Патологический отдел еще не привлекался, а от них можно ждать чего угодно) да разрозненным анекдотам. По сути дела, никакой личности еще нет, она проявится по мере становления Риммлера как литератора. Писатель — это то, что он пишет.
Мы собираемся впятером и обсуждаем самые общие — крайне немногочисленные — идеи. Мы знаем, какие книги читает Риммлер, в какой семье он вырос и так далее. Приступая к произведению, мы согласовываем четыре вещи: название, время и место действия, стиль и фабулу. Затем мы расходимся и начинаем писать. Через неделю мы сравниваем получившееся. Мы крошим эту писанину на кусочки и склеиваем ее наново (только не поймите меня буквально, в действительности это очень тонкий, кропотливый процесс, чтобы освоить его, необходимы годы и годы практики). Мы синтезируем из наших раздельных текстов единое произведение, не принадлежащее уже не только никому из нас, но и всем нам вместе, целое, которое больше суммы частей, его составляющих. В процессе синтеза возникает новый ингредиент, который есть не что иное, как личность Риммлера. Волшебство почти необъяснимое, и тем не менее оно происходит, каждый раз. Уже после первой недели он зажил своей собственной жизнью.
