Имя женщины, ради которой он обременил себя всеми этими заботами, оставалось для него загадкой. Иногда Шенк называл ее про себя подхваченной у Грубера кличкой «Рыжая», но кроме того, он придумал много имен, которые могли бы ей принадлежать. Он мысленно произносил эти имена, представляя одновременно сидящую за столом жизнеописательницу, в надежде, что буде он наткнется случайно на ее настоящее имя, оно как-нибудь себя проявит, прикрепится к зрительному образу и тем засвидетельствует свою аутентичность. Предыдущим вечером он сумел на несколько часов убедить себя, что ее зовут Клара. Это имя было ей точно впору, облегало ее без малейшей морщинки, как хорошо сшитый корсаж, однако уже наутро оно пожухло и отпало от жизнеописательницы, как сухой осенний лист. Теперь оставалось только ждать, что же придет ему на смену.
Шенк проболел всего один день, но и за это время на его столе выросла целая гора срочных бумаг — карты, которые требовалось проверить или исправить, сообщения и запросы из других отделов. Большая часть этой скучной, утомительной работы была переадресована отсутствующему, а потому не могущему ничего возразить картографу его ушлыми коллегами. К сожалению, среди всего этого хлама не нашлось ни самой краткой записки от жизнеописательницы. Шенк вознамерился было написать ей сам, но тут же увидел всю глупость этой затеи. Взглянув на почерк, она сразу же поймет, что история Пфитца принадлежит не руке переписчика, но его собственной.
Прошло изрядное время, пока он улучил наконец момент сходить наверх, в Биографический отдел. Как и в трех предыдущих случаях, жизнеописательница сидела за своим столом и быстро что-то писала. Шенк ожидал услышать хотя бы самое формальное извинение, однако она поздоровалась с ним вежливо и спокойно, словно ничего не случилось.
— Я бы зашел к вам вчера, — сказал он, — но вот пришлось остаться дома.
— Вы были нездоровы?
Шенк на мгновение замялся. Давешний эпизод все еще вызывал у него некоторое не совсем ему понятное смущение.
— На меня напал какой-то бандит.
Жизнеописательница сбросила свою всегдашнюю маску холодного безразличия, теперь на ее лице читалась искренняя озабоченность. В тот же самый момент необычным разговором заинтересовались и все сидевшие в комнате. Шенк обвел их взглядом, и вскинувшиеся головы стали одна за другой опускаться.
— Не могли бы мы встретиться позднее? Поговорим об этой рукописи. Да, кстати, у меня тут следующий кусок.
