Двое из них избрали местом ночлега Лизину спальню. Все это время Лиза и Ганс лежали под кроватью; стиснутые так, что ни охнуть, ни вздохнуть, они мучительно хватали воздух раскрытыми, тесно соприкасавшимися ртами. Но даже эти почти невыносимые страдания бледнеют в сравнении с тем, что пришлось им испытать, когда на кровать взгромоздились двое пьяных солдат. Лизу и Ганса буквально раздавило в лепешку, их щеки и рты слились в единую, пронизанную единой болью массу, их тела втиснулись друг в друга, как печатка в сургуч, с той лишь разницей, что каждое из них было одновременно и тем и другим, и печаткой, и сургучом. Одно лишь страстное желание выжить позволило им вынести невыносимые эти страдания без крика; они лежали, не издавая ни звука, лишенные возможности пошевелиться и почти лишенные возможности дышать. Через несколько мучительно долгих минут солдаты перестали ворочаться; их вздохи и бормотания сменились громким заливистым храпом.
Казалось бы, Гансу и Лизе представлялась прекрасная возможность бежать, однако несчастные попросту не могли выбраться из-под кровати, да что там выбраться, они не могли даже хотя бы немного изменить свои крайне неудобные позы. Им оставалось лишь надеяться на те моменты, когда кто-нибудь из придавивших их солдат начинал ворочаться во сне, это иногда предоставляло им шанс пошевелить затекшей конечностью или слегка изменить положение головы.
Долгие минуты превращались в часы, а Ганс и Лиза все так же оставались погребенными под кроватью. Затем, по какой-то уж там причине, у одного из солдат начался жестокий приступ кашля. Толчки и содрогания его грузного тела доставляли пленникам массу дополнительных, весьма болезненных неудобств, но в конце концов солдат сел, чтобы прочистить горло, и перемещение нагрузки позволило юноше и девушке хотя бы развести свои занемевшие лица. Далее солдат развернулся и опустил ноги на пол, словно намереваясь встать. Теперь он сидел в основном на раме; уменьшение нагрузки позволило Гансу повернуться так, чтобы его собственный вес не так давил на бедную Лизу, которая тем временем чуть сдвинулась к противоположной от солдатских ног стороне кровати — сейчас она меньше боялась быть обнаруженной, потому что второй солдат не подавал никаких признаков пробуждения. В крошечной под-кроватной темнице происходила лихорадочная перегруппировка. Если сравнивать с тем, что было раньше, наступило время благословенного отдохновения; Ганс и Лиза сладко потягивались на манер сытых сонных кошек. Теперь уже Ганс лег снизу, лицом к полу, а Лиза расположилась на его спине, что позволило каждому из них дышать своим воздухом, воздухом, который не был только что выдохнут другим. Им уже казалось, что в этом новом положении нетрудно будет и уснуть, нужно только почесать сперва где чешется да устроить поудобнее руки и ноги.
