Как раз в этот момент и произошла заминка.
Повозка остановилась на полпути, словно упрямство пробившейся между булыжниками травы таинственно передалось ступающим по ней копытам лошади. Недаром травы обладают какой-то загадочной сверхъестественной силой.
На самом деле лошадь не двигалась с места просто потому, что ей не хватало сил: повозка была тяжеленной, а лошадь устала. К тому же ехать вверх по мощеной улице куда труднее, чем подыматься по горной дороге. А кругом стояла такая же тишина, как в горах. Возчик остановился рядом с лошадью, устремив растерянный взгляд как бы внутрь себя, и пытался найти выход из создавшегося положения.
Никогда еще синьора не видела такой задумчивости, хотя и была знакома с самыми выдающимися мыслителями.
Наконец человек стряхнул с себя оцепенение и издал звук, гортанный и сиплый, нечто среднее между ржанием лошади и ревом осла. Этот призывный крик относился к лошади. Услышав его, она вздрогнула, и вместе с ней задрожало все: и повозка с ее кандальными цепями, и упряжь, и уголь, и даже булыжники мостовой.
Однако копыта лошади не сдвинулись с места, и шерсть ее ног переплелась с травой, с которой ее связывала общая тайная сила.
Синьора, до сих пор спокойно наблюдавшая за происходящим, вдруг почувствовала раздражение.
Против кого? Против возчика, против мужа, против войны, против зимы.
И против себя, потому что виновницей происшествия являлась, в сущности, она сама.
Ты сама этого пожелала, синьора поэтесса! Ты покинула солнечные края ради того, чтобы погрузиться в этот океан хаоса, где тонет всякий, кто не умеет плавать. И она вдруг почувствовала, что ее маленькие ноги, ноги женщины оседлого племени, не знающего, что такое море, коченеют, словно ноги выбивающегося из сил пловца.
И ей стало жаль затоптанной травы, стало жалко лошадь. Разве бедная скотина могла сдвинуть с места такую тяжесть? Да еще на такой ужасной дороге!
Поэтесса всегда жалела растения и животных — все то, что не могло молить о пощаде. О, сейчас ее сердцем владели не политические страсти, а простая человечность.
Движимая любопытством служанка снова выглянула из окна и, улыбаясь, сделала метелочкой такое движение, словно хотела подстегнуть бедную лошадь, которую возчик, любовно похлопывая, тянул под уздцы, подбадривая ласковым шепотом.
В эту минуту все чувствовали себя преисполненными доброты: и синьора, которая видела в возчике, уговаривавшем лошадь, своего ближнего, и служанка, довольная неожиданным развлечением и тем, что синьора не гонит ее от окна.
