– Ну что уставился? – наконец прорвало Плосконоса, и в его надтреснутом голосе прозвучала угроза; она предательски выдала подлинное нутро волка, который прикидывался овцой.
Ему как будто стало наплевать на удивление Расстриги. Напрягшись, наморщив лоб, он пытался вспомнить, где мог пересечься на своём извилистом жизненном пути с продолжающим дерзко смотреть на него незнакомцем, который, казалось, хорошо знал его. Он улавливал в воспоминаниях неприятные впечатления, однако впечатления эти были смутными и ничего ему не говорили. Расстрига догадался, что Удача ищет ссоры, забеспокоился, вмешался:
– Да зачем вам ссориться?..
Не слушая его увещеваний, Удача наклонился в сторону Плосконоса.
– Ложь про печатный двор, – отчётливо сказал он, как если бы точно знал, что говорил. И напомнил, что было понятно им двоим, но звучало бессмыслицей невольным свидетелям за столом: – У подлого шакала были золотые монеты в красном бархатном кошеле с белым орлом. Полученные за обещание вонзить нож в спину царского разведчика, который мешал шведскому сановнику и одному боярину. – Он ощерился в издевательской насмешке и продолжил, старым знакомым подмигнув насторожившемуся Плосконосу: – Но не воспользоваться шакалу золотом. А?
Злоба исказила лицо Плосконоса. Он вскочил, толкнул животом длинный стол, а икрами ног лавку, так что сидящие вокруг, каждый по своему, выразили недовольство, отвлеклись от еды и питья.
– Ты?! – прохрипел он в ярости и выхватил скрытый одеждой узкий четырёхгранный нож.
Сразу же броситься на Удачу ему помешал сосед немец из наёмников, успевший намертво, словно клещами, обхватить сзади его правый локоть. Плосконос с резкого поворота, ударом другого локтя разбил немцу нос, оттолкнул его спиной, но немец оказался упрямым, падая на приятелей иноземцев, не ослабил хватки, повалил с собой.
– Москва – Третий Рим! – монах за другим столом вдруг вскинул на шум ругани и возни тел сморенную хмелем патлатую голову и звучно трахнул кружкой о блюдо.
– Он доносчик Морозова! – объясняя Расстриге, спокойно показал Удача на Плосконоса. И, как ни в чём не бывало, опустился на своё место.
– Доноситель Морозова! – отозвался кто-то услышавший его пронзительно высоким, полным ненависти выкриком.
На Плосконоса навалились одни, за него вступились другие, и грохот опрокинутых стола и лавок смешался с топотом сапог по другим столам, звоном и треском бросаемых кружек, блюд, деревянных ложек, криками торжества и проклятий, которые сопровождали падение тел, удары кулаков и всем, чем придётся. Выбежав из поварской с деревянной, для смягчения ударов обмотанной свиной кожей дубинкой хозяин харчевни в сопровождении вышибалы, увальня с пудовыми кулачищами, ворвались в гущу дерущихся, чтобы разнять их. Но сами оказались поглощёнными всеобщей потасовкой, словно лодка бурлящим водоворотом. Казалось, только Удача не принимал в этом участия. Он сидел в углу и сумрачно пережёвывал, что с блюда на коленях отщипывал от курицы и отправлял в рот. Время от времени он вяло отпихивал падающих к нему, отступающих, как если бы происходящее в зале ему досаждало и только.
