— Он мне официально сделал предложение, я просила пока подождать. С вами хотела посоветоваться. Как вы скажете, так и будет, — смущенно говорила Елена Васильевна, все еще надеясь, что уж теперь-то Карцов сам сделает предложение.
Он долго молчал. Потом пристально посмотрел на нее, вздохнул и сказал:
— Я ведь и сам на вас виды имел. А что медлил, так это не от робости, а потому, что не могу другую из сердца выжить. История эта давняя и длинная, я вам ее специально не пересказывал, чтобы, значит, если мы поженимся, не было у вас ревности к моему прошлому, хотя ничем оно таким и не запятнано. Но, видно, вправду говорят, что сердцу не прикажешь. Я к вам со всей душой отношусь, очень даже вас уважаю, но вот сидим, бывало, пьем вот так же чай, а я на вашем-то месте все ее представляю. Вот она, какая штука…
Они долго и грустно молчали. Потом Карцов сказал:
— Справлялся я об этом плановике кой у кого. Видать по всему, что человек он порядочный.
— Зачем же было справки-то наводить?
— Не знаю, может, и неладно я сделал, что расспрашивал о нем. Но мне не хочется, чтобы у вас с ним промашка какая вышла.
Больше они ничего не сказали друг другу. Когда Карцов ушел, Елена Васильевна заплакала и проплакала всю ночь. Ей было жаль и себя, и своего погибшего мужа, и Карцова, и не состоявшуюся с ним любовь.
Через месяц она пригласила Карцова на свадьбу, не очень надеясь, что он придет.
Но он пришел, подарил ей сапоги на меху, а жениху — пыжиковую шапку. И весь вечер был веселый, шутил с ее сослуживцами, много пил, а уходя, уже захмелевший, сказал жениху:
— Везучий ты, брат. Это, знаешь, большая удача — такую женщину встретить. Счастья я тебе желаю. Но предупреждаю: если ты ее не то что пальцем тронешь, а хотя бы словом обидишь, будешь иметь дело со мной.
Карцов и теперь наведывался к ним, правда, реже, только по праздникам. И видел, что живут они хорошо, счастливо…
— Не жалеешь, что упустил ее? — спросил напрямик Шелехов.
— Что было, то сплыло, — неопределенно ответил Карцов.
— Может, другую какую на примете имеешь?
Откуда им тут быть, другим-то? Хотя рулевой Митька Савин и похваляется, что их у него «навалом», по Иван Степанович знает, что это просто треп, а ночует Митька не у баб, а у своих дружков на старом прокопченном буксире, прозванном «Вышибалой» за то, что главная обязанность буксира — выводить из гавани большие корабли.
Вот и сейчас, проснувшись, Карцов первым делом посмотрел на верхнюю койку у левого борта. Она была пуста, — значит, Митька не приходил. На «Вышибале», конечно, потеплее, а здесь за ночь все тепло выдуло, ветер, похоже, разгулялся не на шутку. Вон как скрипят шпангоуты. Да и поясница у Ивана Степановича разнылась, а это верный признак шторма. «Оба мы с тобой, брат, пенсионеры, — мысленно заговорил с катером Иван Степанович. — Однако тебя, как и меня, на слом, пожалуй, рановато отдавать, еще пригодимся. Оно конечно, не те уж мы с тобой, что раньше были. Мы теперь вспомогательный флот. А все же флот, без флота нам с тобой жить незачем…»
