Вой перевёл вопросительный взгляд на знахарку. Та что-то произнесла, отойдя в угол и отложив бубен с колотушкой. Арнас перевёл:
- Отпустить.
Лешак расцепил захваты. Буслай, скрипнув суставами, положил онемевшие руки вдоль боков. Голова у него закружилась, в грудь словно воткнули кол. Он захрипел, с трудом вдыхая и выдыхая спёртый воздух.
- Хорошо, хорошо, - закивал, улыбаясь, пермяк. - Здоровый быть. Скоро-скоро.
- Долго я уже валяюсь? - спросил Буслай.
- Да второй только день, - ответил Неспех. - Она вон, - показал он на бабку, - лечить тебя взялась. По-своему, по-чудински. А я, значит, руки держал, чтоб ты не брыкался. Чуть избу не разнёс всю.
- Где мы? В стане нашем?
- В стане. Только в другом. Не в том, который Ядрей поставил. До него отсюда, говорят, один переход.
- А река какая есть в околице?
- Да тут почитай одни реки. Куда ни плюнь, одна вода. Комарья, должно, летом - страсть.
- Так ты передай ребятам, чтоб водяному оленя отдали.
- Чего? - не понял ратник.
- Оленя надо водяному отдать, не то рассердится. Сон у меня был. Вещий. - Буслай говорил тихо, с запинками, рожая каждое слово.
- Ладно, передам, - кивнул Неспех.
Сотник вновь поглядел на зырянина.
- Ну а ты чего в ноги вцепился? Понравились никак?
Арнас отпустил Буслаевы лодыжки, улыбнулся.
- Тяжёлый был. Плохой. Теперь хороший. Здоровый.
- Пожрать что-нибудь дайте, - попросил Буслай. - Брюхо сводит.
Оленя, разукрашенного ленточками и бубенцами, подвели к пологому берегу реки. Во льду была вырублена прорубь, к которой вела узкая тропинка, пробитая в снегу. Ушкуйники цепочкой выстроились на мёрзлой земле, сотник, держа под уздцы оленя, окинул их взглядом.
- Я - не потворник[43], - сказал он. - Заговоров не знаю, а потому скажу как умею. Отдаю этого зверя владыке морей, рек и окиянов, чтобы возвеселился он в своих чертогах и помогал бы нам во всём, что только ни задумаем. - Сотник был ещё слаб, говорил негромко, слегка покачиваясь под порывами ветра. По реке бежала позёмка, из-под снега застывшей накипью торчали прибрежные валуны, деревья лениво шевелили голыми ветками, изнемогая от мороза. Кроны пятнали голубое небо ветвями, словно пауки чёрными лапами. Окоём резко очерчивал верх и низ, крышкой накрывая огромное блюдо земли. Ратники громко сопели, окутывая немытые бороды паром, переминались с ноги на ногу, хрустели снегом. Чуть поодаль из-за деревьев выглядывала бабка-югорка. Её не прогоняли - пусть смотрит, если хочет. Шагах в тридцати от неё, тоже за спинами ратников, стоял зырянин. Ёжась от холода, он покашливал в бородёнку и тёр плечи рукавицам.
