— Хотел бы я знать, о чем вы сейчас думаете, — процедил сквозь зубы Георгий.
— А вот этого, голубчик, вы больше никогда не узнаете, — все так же ласково проговорил Краснопольский. — Не ждите. Дар ваш исчез. У меня это случилось сразу после опубликования статьи. Как отрезало. А расстраиваться не стоит. Право, ни к чему. Голос этот, мысли чужие — неэтично, знаете ли, к тому же мистикой попахивает. А без мистики жить легче. Вы это, батенька, быстро поймете.
Вошла Нина, катя перед собой столик, уставленный чашками.
— А у меня кофе готов, — проговорила она прекрасным утренним голоском. — Будете пить, мужчины?
Точно Сократ цикуту, медленно и с достоинством, выпил Георгий обжигающе горячий напиток.
— Ага! Не ждали! Не ждали! — раздался веселый голосок Гортензии Каллистратовны. — А мы здесь! Ну-ка, поите и нас кофе!
За ее плечом виднелось усталое лицо Петра.
— Кофе? — сказала Нина. — Кофе я сейчас заварю. Придется пять минут подождать.
И она направилась на кухню.
— Замечательно, — пропела Гортензия Каллистратовна. — А я между тем переоденусь.
И она прошла в свою комнату.
Краснопольский молча встал, молча пожал руку Георгию, молча проследовал за женой.
И остались двое: Петр, весь превратившийся в широко раскрытый от удивления рот, и Жорка — драконоборец, томно отдыхающий после ратных трудов на широком диване.
— Чего это он с тобой по петушкам? — спросил наконец друг детства.
— Петр, нам надо поговорить. Понимаешь, Нина…
— Погоди, ты его дожал?
— С Глебом Евстигнеевичем мы беседовали. Но нам с тобой надо о другом.
— Почему о другом? Ты скажи, чем дело кончилось?
— Ну, хорошо. Видишь ли, когда я посвятил Глеба Евстигнеевича в разговор с Преклонным, он все отрицал. И очень логично отрицал. Я ему поверил. Преклонный — ничтожество. Такой соврет — недорого возьмет.
— Постой. А голос? Ну, дар твой, елки палки! С ним-то что?
— Ах, голос… Он, понимаешь ли, как бы тебе сказать… Ну, словом, не всегда появляется. Очень редко появляется. Да и не голос это, а так, знаешь ли, предчувствия. У кого их не бывает? Я вчера немного преувеличил… В пылу. Каюсь.
— Та-а-а-ак, — Петр потянул это слово бесконечно долго. — Та-а-ак, ясно. Значит, снюхались. С тестем моим снюхались. Одна, выходит, порода. Я-то думаю, чего он вокруг тебя вензеля крутит? Ну, так не будет же по-вашему. Я сейчас Нинке расскажу…
— Не надо ничего рассказывать, — раздалось от двери. — Я все знаю.
— Как знаешь?
— А так. Знаю и все. Мне уже рассказали.
