Ноктюрн для водосточной трубы - Дмитрий Петрович Львов

Георгий Александрович Шатуров, поднявшись из подземного перехода, прошёл сквозь душный вокзал, плечом раздвигая спёртую дымку ожидания, толкнул стеклянную, окантованную стальными полосами дверь и встал на высоком крыльце, оглядывая заснеженную площадь и глубоко вдыхая зимний воздух. На лице его, красивом лице тридцативосьмилетнего мужчины отражалась в эту минуту некоторая нерешительность, по причине, впрочем, весьма понятной. Ну, посудите сами: только что пробило полночь, а город, лежащий перед ним, покинутый лет двадцать назад, был совершенно незнаком ныне. И к тому же нашего героя никто не встречал. Следует отметить ещё одно обстоятельство: ночь, с которой начинается повествование, была ночью на 31 декабря…

Что же заставило Георгия Александровича прибыть в Живописногорск (таково название города) в столь неудобное время? Отвечу кратко: не ведаю! Знаю лишь, что на третье января был заказан для него билет на самолёт и номер в респектабельной гостинице, но всё это вдруг поломалось, и была беготня по Энскому вокзалу, и поиск дежурного администратора, и тяжёлая с ним беседа, а после — плацкартный вагон с боковым местом у туалета, и храп соседа, и много других неприятностей, включая обед в вагоне — ресторане. Но зачем? По какой причине? Судить не берусь, и чтобы хоть как-то мотивировать поступок своего героя, прибегаю к словосочетанию "душевный порыв", или "внутренний голос", если хотите. Именно под его влиянием и прибыл Георгий Александрович в Живописногорск не третьего января, а натурально тридцатого декабря, пребывая в данную минуту на высоких ступенях вокзала.

И в минуту эту его окликнули.

— Змей! — услышал он и машинально оглянулся на старую школьную кличку.

А, оглянувшись, увидел мужчину, большого, круглолицего, с изрядной уже лысиной. Мужчина приближался быстрым шагом, улыбаясь и размахивая сорванной с головы шапкой. Двигался он, слегка переваливаясь, как ходят только очень сильные люди, и скорее по походке, не по лицу, узнал Георгий Александрович одноклассника своего Петьку Коростелева, по прозвищу, естественно, "Коростель".

Узнал и шагнул навстречу.

Они могли бы сказать: "А ты почти не изменился!" или "Вот это встреча!", или что-нибудь этакое, как-никак двадцать лет разлуки.

И Коростелев воскликнул:

— А ты, брат, того… не изменился! — и добавил, улыбаясь все шире, — Вот это встреча!

И Шатуров заметил:

— Тесен мир…

Кстати, о происхождении прозвища "Змей". Георгий Победоносец, как известно, убивает дракона, в просторечии именуемого змеем. Отсюда и прозвище со всеми производными, как-то: "Змеюка", "Подколодный", "Семибатюшный" и, не без влияния В.В. Маяковского, "Двадцатижалый". Последнее Жорке Шатурову втайне даже нравилось, но употреблялось приятелями реже всего.