— Люблю, — радостно согласился наш герой. — Люблю!
— И я тебя люблю… Как только увидела утром в коридоре.
Он притянул ее к себе…
И вновь, спустя целую вечность:
— Все же я должен сказать… Может быть, сейчас не время. Не знаю.
Они лежали на широкой кровати, касаясь друг друга лишь кончиками пальцев.
— У меня никого нет, кроме тебя, — быстро проговорила Нина. — Петр давно безразличен. Думала, поздно менять. А после сегодняшней ночи… Ты женишься нам не?
— Нина! Твой отец и Краснопольский… Я такое раскопал!
— Знаю, — голос женщины оставался тем же, — Глеб Евстигнеевич рассказал мне все.
— Ты не знаешь самого главного! Твой отец прав! Я тому подтверждение. Я обладаю даром предвидения, читаю чужие мысли.
— Всегда?
— Что всегда?
— Ты всегда читаешь чужие мысли?
— К сожалению, нет, — Георгий сел. — Да что там мысли! Помнишь заколку? Твою новогоднюю заколку? Это я заставил Гортензию Каллистратовну…
— Обними меня, — сказала Нина. — Крепко, крепко. Обними меня, мой родной.
Но Георгий будто не слышал.
— Это будет сенсация! Мы восстановим честное имя твоего отца! Мы найдем ученых. Мы такое понакрутим!
Он примерял новое местоимение "мы". Примерял с удовольствием впервые за тридцать восемь лет.
Женские руки обняли его сзади за плечи и повлекли к себе.
— Дурашка, — шептала Нина. — Глупенький ты мой… Не надо об этом сейчас.
— Хорошо, — шептал он в ответ. — Поговорим об этом завтра.
— И завтра не надо. И послезавтра не надо. И никогда не надо.
Сквозь поцелуи, расставленные точками в конце каждого предложения, до Георгия все же дошел смысл сказанного. Он потряс головой.
— Я не понимаю.
— Все очень просто, — журчал Нинин голос. — Все очень просто. Не надо никаких разоблачений. Глеб Евстигнеевич уже получил свое. Давай его простим.
— Но если бы не он, твой отец был бы жив!
— Мой отец? — Голос Нины прояснился. — Мой отец был мягкотелым ничтожеством. Он не смог постоять за себя. Он бросил нас с мамой. Да, да, бросил. Пуская себе пулю в лоб, он думал о нас? Обо мне? Я не хочу вспоминать о нем! Я не хочу о нем вспоминать!
— Но открытие твоего отца, — не сдавался Георгий, — его теория?
Руки Нины отпрянули прочь.
— Давай поговорим, милый. Раз уж ты хочешь, давай выясним все до конца. И, пожалуй, лучше нам одеться и сойти вниз. Ты затопишь камин, мы сядем возле и спокойно поговорим.
Так они и сделали.
А когда дрова в камине запылали и багровые отсветы легли вокруг, Нина сказала:
— Все, что ты узнал сегодня, мне стало известно давно. Еще в институте, от того же Преклонного. Он как раз собирался на пенсию.
