Но с Верой она могла говорить и об этом. У Веры тяжело сложилась жизнь. Отец умер несколько лет назад. Мать, Ирина Михайловна, через год снова вышла замуж. Отчим, Жорж, высокий, с тяжелой челюстью, плечистый, лет на десять моложе матери, работал в инструментальной кладовой строительного участка, получал немного, но зато мог в своей кладовой готовить домашние задания — он учился в заочном строительном институте. Отчим Веры не нравился Лешке. Особенно невзлюбила она Жоржа, когда однажды, подвыпив, он сказал: «Нахальство — второе счастье».
Мать Веры заведовала продовольственным магазином, приносила домой какие-то кульки, баловала мужа дорогими папиросами, коньяком, заискивающе приговаривала:
— Не беспокойся, Жорж, вот выучишься…
Когда Вера перешла в девятый класс, отчим начал преследовать ее своим вниманием.
Лешка, заметив, что у подруги часто заплаканы глаза, выпытала, в чем дело, и решительно заявила:
— Я дам ему по морде!
Вера перепугалась, стала просить ее не вмешиваться, потому что мать не должна ни о чем догадываться.
В этом году Жорж окончил свой институт, получил направление в Кемерово. Ирина Михайловна, ликуя, стала укладывать вещи, а муж ее ходил хмурый, словно обдумывал какую-то сложную задачу.
Вера объявила, что остается в Пятиморске, что это ее твердое решение. Мать обвиняла ее в черствости, неблагодарности. Вера отмалчивалась и втайне плакала, но настояла на своем.
Вот почему Лешка терпимо отнеслась к тому, что говорила подруга о будущей семье, и даже разрешила себе откровенность:
— А я на всю жизнь останусь одна, если не встречу такого, которого полюблю!
— Какого — такого? — улыбнулась Вера.
— Ну чего ты смеешься — настоящего!
— Идеального? Как в романах?
— Ну и что же — идеального! Думаешь, нет таких в жизни?
— Есть, почему же…
Лешка, вдруг устыдившись своей откровенности, быстро вскочила на ноги, скомандовала:
— Глупости! Рано об этом думать! Пошли, дева, проводишь!
ЗНАКОМСТВО
Автобуса долго не было, собралась очередь, и, когда он подошел, началась давка. Несколько парней, оттирая остальных, создали в дверях пробку. Один из них, похожий на хорька, в жокейской фуражке, надвинутой на уши, кричал:
— Граждане, надо пропустить вперед женщин! Что ж мы, несознательные? — и первым влез в машину. За Хорьком протиснулся в в автобус смуглый, как цыган, парень с иссиня-черными кольцами волос, злым, недоверчивым взглядом черных с синеватыми белками глаз. Была в нем какая-то хищная гибкость, готовность в любую секунду взвиться, броситься на противника. Лешка только успела подумать об этом, как парень, нагло глядя на нее, сказал, насмешливо кривя тонкие губы:
