— В смысле? — переспросил Нильс.
— Может быть, погрешность на самом деле больше, несколько сотен метров. Если бы у меня было больше времени, я могла бы сказать точнее.
— Это не может быть здесь, — сказал Нильс.
— Что вы ожидали увидеть? — спросила она, поднимая на него взгляд.
Нильс покачал головой.
— Понятия не имею. Может быть, религиозного фанатика. Если предположить, что выведенная вами закономерность верна — кому могло бы прийти в голову ей следовать?
— Почему вы не ищете жертву?
Нильс пожал плечами.
— Жертвой может оказаться кто угодно, любой случайный прохожий. — Он принялся изучать фамилии на домофоне.
— Знаете, Нильс, — Ханна улыбнулась вдруг своим мыслям, — если вы задумаетесь над этим, ну, над математической точностью…
— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните.
— Давайте назовем это феноменом, — предложила она.
— Феноменом? — недоуменно переспросил Нильс. Сейчас его совсем не тянуло теоретизировать. Вместо этого он набрал номер Каспера.
— Каспер? Это Нильс Бентцон. Проверь для меня, пожалуйста, несколько имен.
Ханна удивленно следила за тем, как Нильс зачитывает имена с домофона. Карл Петерсен, третий этаж, квартира справа. Лиза О. Йенсен, третий этаж, квартира слева. Дверь внезапно открылась, и Нильс отступил на шаг назад. Из подъезда вышел старик, который брюзгливо спросил, уставившись на них:
— Вы что тут делаете?
Нильс не стал даже лезть за своим удостоверением.
— Полиция. Проходите, не задерживайтесь.
Старик собирался продолжать расспросы, но Нильс успел его перебить:
— Нет, никаких поводов для беспокойства. Идите, идите!
Старик в конце концов все-таки ушел своей дорогой, но обернулся не меньше пяти раз. Каспер все это время непрерывно стучал по клавишам.
— Кажется, я нашел, кого ты ищешь, — сказал он в трубку.
— Кто?
— Карл Петерсен, третий этаж, квартира справа.
— Да? Что с ним не так?
— Изнасиловал и задушил девочку в 1972 году. Закопал ее у озера Дамхус. Вышел из тюрьмы в 1993. Год рождения 1951.
Больница Фатебенефрателли, Венеция
Томмасо пришвартовал лодку с таксой за катером «скорой помощи», медленно покачивавшимся на волнах под навесом для шлюпок. В хоспис позволялось заплывать чуть не на середину, что Томмасо и сделал. Собака лаяла и виляла хвостом, всем своим видом выражая восторг по поводу того, что снова оказалась на безопасном расстоянии от собачьего пансионата. Томмасо выпрыгнул из лодки на гладкий мрамор и пустился бежать — как будто в этом был теперь какой-то смысл. Его мать умерла, ему сообщили об этом в тот момент, когда он швартовался у острова Лазарет. Он месяцами готовил себя к этому известию — и все-таки приступ угрызений совести оказался гораздо сильнее, чем он мог представить. Как он мог не быть с ней в этот миг?
