Дядя Сабир, отец длинного Темирши, длинной Разин и маленькой Аминушки, Сабир-верста, как его называют в деревне, работает зоотехником. Делает скоту прививки и собак тоже не забывает. Кто собаку на укол не приведёт, тому длинный Сабир, Сабир-верста, грозит:
«На санитарную станцию сообщу, в сельсовет пожалуюсь, милиции заявлю! Если уколы собакам не делать, могут они заболеть, заразят скот, людей. Борьба против заразных болезней — дело государственное…»
— Зачем щенка дяде Сабиру отдала? Кто в больницу попадёт, тот живой оттуда не уйдёт.
— Глупости!
— Нет, ошибаешься. Это один умный человек мне так сказал. Видела бы ты, какая репа растёт у него на огороде, дураком не назвала бы. Каждая репина с твою голову.
Миргасим снова принялся за дело.
— Мы должны победить, — говорит он своим товарищам, — наша корзина будет тяжелее. Мы девчонок победим.
— Как же, победишь! — пыхтит толстый Фарагат. — Погляди, какой у них лозунг, а у нас что?
— Это рисовала моя сестра Наиля! — хвалится Абдул-Гани. — Здорово она рисует? Правда? Вырастет — будет учительницей…
Да, Наиля рисует хорошо, это все знают. Но почему девчонкам нарисовала, а мальчикам нет?
— К-кон-нечно с-с так-ким п-плакат-том раб-ботать веселей, — говорит усердный Темирша.
— Ну взял бы да перетащил плакат на нашу сторону, — подстрекает Фаим-сирота.
— А если я полотно белое дам? — спохватывается Миргасим. — Пусть и у нас будет лозунг.
Он снял свой уже далеко не такой белый и всё ещё влажный фартук и побежал к Наиле:
— Пиши, Наиля, пожалуйста, пиши! «Каждый колосок — граната». Пиши, фартука не жалко.
— Не мешай работать, Миргасим. Нет здесь у меня ни красок, ни кистей.
— Для девчонок были краски, для нас нет?
— Уйди ты отсюда! Для всех этот плакат, понимаешь? Для всех.
— А почему на вашей стороне повесили? Если у нас нет, то пусть и у вас не красуется! — Миргасим обхватил шест и принялся расшатывать.
— Миргасим… — тихонько подошла к нему сестрёнка Шакире.
Если бы Зуфер здесь был, он и говорить не стал бы, отшвырнул бы Миргасима в сторону, и всё. Но Шакире, вот беда, драться не умеет. Она только глазищами своими чёрными печально посмотрит и сразу хоть слушайся, хоть плачь, а спорить с ней не станешь. Девочка-то ведь в этой семье одна! Лучше уж отвернуться, лучше не смотреть. И Миргасим, отвернувшись, не глядя, продолжает раскачивать шест.
— Шакире, — услыхал он голос Асии, — не трогай его, пусть сорвёт плакат, пусть опозорит он себя на всю деревню. Если бы я была его сестрой, ни за что замечания ему не сделала бы.
