Какие странные приходят в голову мысли… Мы стоим у светофора на Трафальгарской площади, обсиженной голубями, и мать держит меня за руку. Но вот она решительно тянет меня за собой: теперь пора. У нее много сил, она знает, что делает. У нее на ногах – красные сандалии. Нет, это Мадонна над алтарем.
Когда вернусь домой, буду целовать твои ноги и молить о прощении, мамочка.
А малыш! Правая ручка воздета к зрителю, словно бы кроха дает кому-то приказ, а левой он держится за палец оберегающей материнской руки. Младенец считает себя Богом. Интересно, он тоже меня ненавидит? На лице его нет неприязни. Он смотрит куда-то вдаль и немного опечален мыслями о грядущем, но меня в этих мыслях нет: из нас двоих думаю только я.
Свечи тают на удивление быстро или я просто потерял счет времени. Придется здесь заночевать. Принятый во всевозможных видах алкоголь завершает свой цикл обмена в моем организме, и хмельная веселость стремительно идет на убыль. Вооружившись свечой, отправляюсь на поиски и вижу, что кое-где на скамьях лежат туго набитые подушечки. Набираю себе целую охапку и выкладываю их в основании ступенек, ведущих к алтарю, и вдоль поручней. Устраиваю себе постель на священном месте, куда запрещено ступать прихожанам. Ну и пусть. Боги – смертны, люди – бессмертны, каждый живет своей смертью и умирает своей жизнью.
По четырем углам ложа расставляю по свечке, словно у гроба. Меньше всего меня сейчас волнует, проснусь ли я живым.
В самый разгар ночи меня посещает волшебный миг. Открываю глаза, но свечи уже потухли и в зале темно. Непонятно, где я нахожусь, но мне не страшно. Я вдруг ощутил себя безразмерным – будто бы простерся во все стороны и охватываю собой все предметы. Мною овладевает невероятное спокойствие, и я слышу голос, принадлежащий мне самому:
«Все хорошо! Все хорошо!»
В этот миг кажется очевидной простая истина: что ни делается, все к лучшему, иначе и быть не может. Текущему с горы потоку не требуется усилий, движение вниз согласуется с его природой, его путь изначально верен. То же самое происходит и со Вселенной, с историей, с моей жизнью – что, по сути, одно и то же. Что бы ни случилось – это единственно возможный исход, и не нам его оспаривать.
Проснувшись вторично, я понимаю, что замерз и проголодался. Отчетливо помню свои полуночные мысли, но вернуть породившую их ясность ума уже не удается. Не вижу ничего хорошего в ситуации, в которой оказался: затянуло не на шутку. Встаю, все кости ноют.
