Нет, Жако недоволен. Есть, конечно, князь. Но он жмот, этот князь. Одолжил ему как-то на днях десять тысяч лир и думает, что они в расчете. Сколько на свете дураков. А ведь у Адольфини есть такое красивое кольцо. Но он не хочет отдавать его. Оно, видите ли, фамильное. А мне плевать, фамильное оно или не фамильное!
«Четырнадцать миллионов…»
Окруженный друзьями, владелец виллы бросает взгляд на портфель. Рамполло что-то говорит ему, жестикулирует.
— Ну вот еще!
На площади появляется Сандра с подругой. Она смотрит на Андрасси. Они обмениваются одним им понятным приветствием: очень пристальный взгляд и медленно опускающиеся веки. Затем взгляд Сандры скользит по портфелю, все еще приоткрытому, с его зелеными и бледно-розовыми пачками. Отец каждый вечер вспоминает о них.
— С этим портфелем! Ты бы только посмотрела, Сандра.
И Сандра говорит своей подруге:
— Четырнадцать миллионов. Неужели он не мог бы дать хоть один миллион своему секретарю?
Подруга рассудительно качает головой.
Тогда Сандра делает вывод:
— Он заслуживает того, чтобы его у него отобрали, этот его портфель.
Проходит старушка, которая живет милостыней.
Мейджори платит за свой оранжад. Три бумажки. Теперь у нее только три банкноты. А тут такая куча денег, такое счастье.
Портфель лежит посредине, на круглом столе! Самый обыкновенный железный стол, какие стоят во всех кафе. Толстый желтый портфель.
На нем — рука леди Амберсфорд. Ее короткая ладонь, словно маленькая пасть. Она никак не может оторваться от портфеля.
И Жако.
И Рамполло.
Тот стоит рядом, взволнованный.
И Андрасси, удаляющийся с безразличным видом.
Леди Амберсфорд возвращается к своему стулу.
Словно торт «Наполеон». Все эти банкноты. Словно торт «Наполеон», состоящий из зеленых и розовых листиков. Словно красивые маленькие кирпичики, гладкие, тяжеленькие, приятно оттягивающие руку.
Андрасси зашел к антиквару.
— В прошлый раз вы сказали мне, что ищете помощника.
У антиквара немного напуганный вид. Он русский, из белогвардейцев. Высокого роста, но застенчивый, с короткими светлыми усами, проседь в волосах. Он похож на графиню фон Ойсрфельд. У них одинаковая сухая, белая кожа, одинаковая голубизна в глазах. Встречаясь, они обмениваются улыбками, пришедшими из другой эпохи, из другой Европы, и, сидя в углу, за чашкой кофе, на немецком языке размеренными и четкими голосами, по сравнению с которыми все остальные голоса кажутся вульгарными или натужными, делятся новостями о своих друзьях, о подругах, разбросанных почти по всему белу свету, содержащих семейные пансионаты или же потихоньку умирающих в комнатах с задернутыми занавесками.
