В лодках сидят рыбаки и молча ждут.
Только тихий плеск слышится в ночи.
Сандра спит.
И ее маленький брат тоже спит, в одной комнате с ней.
Каждую ночь, часа в два, Сандра поднимает его. А то он, душечка, вполне может намочить свою постель. Поэтому она его и будит. Он весь теплый, размякший. Потом она его снова укладывает. И он сразу же засыпает. Аптекарь еще не спит. Он разговаривает в темноте с женой. Он вне себя от ярости. Днем какой-то тип, чтобы получить лекарство на кокаиновой основе, дошел до того, что упал перед ним на колени в задней комнате.
— Прямо в присутствии девочки! Что она могла подумать?
Мариэтта, белошвейка, заканчивает шить четыре шелковые рубашки.
Черные.
В этом году мода на черные рубашки, в фашистском стиле, застегивающиеся на пуговицы до шеи. На днях, вечером, в «Клубино», маленьком тесном ночном ресторанчике, княгиня Адольфини поинтересовалась у одного из молодых людей, составлявших ее свиту:
— А ты бы надел черную рубашку?
— Конечно!
Совсем еще молодой человек, лет семнадцати, кстати, сын фашистского министра, которого расстреляли в 1945-м, сначала изрядно побив. В газетах иногда еще публикуют его последнее фото, как и в прежние времена, в черной рубашке, с опухшим лицом, целующего маленькое распятие, стоящего между двумя мужчинами, которые держат его под мышки.
— Ты бы надел?
А тот, на ком была черная рубашка, уже снял ее и протягивал молодому человеку. Юноша стал ее надевать. Он лихорадочно застегивал пуговицы Но воротник оказался тесным. Держа руку у шеи, юноша остановился. Раздался резкий смех княгини Адольфини, потом наступила тишина, нарушаемая только вялым голосом Жако, который вслух размышлял о своих былых приключениях. «Я вспоминаю, как мы там развлекались вчетвером: дантист, садовод и я. И еще одна девка. А почему, собственно, девка? Я уж сейчас даже и не помню. Кажется, дантист хотел посмеяться над ней».
И в чистом ночном воздухе веяло разными ненавязчивыми ароматами.
Сутки настоящей жары полностью изменили остров. Само небо, еще вчера синее и ясное, теперь стало серебристо-серым и сливалось на горизонте с морем. Воздух наполнялся индустриальным стрекотанием кузнечиков. Возникло ощущение, что за один день население увеличилось вдвое, и, начиная с одиннадцати часов, на площади кишела толпа не только более многочисленная, чем накануне, но и какая-то другая, разнообразная, облачившаяся в короткие пляжные юбки, в шорты с желтыми помпонами, в рубашки с нарисованными на них павлиньими перьями или тюльпанами. Внизу, под террасой виллы Сатриано то и дело проезжали экипажи и автомобили, направляясь к пляжу Малого Взморья, нагруженные непристойно степенными парами и изнуренными от вчерашних танцев девицами, голые ляжки которых, не шевелясь, поблескивали на сиденьях машин, похожие на больших бледных рыб, неподвижных и задумчивых.
