— Да, четырнадцать миллионов, — проговорил он ровным и как бы безразличным голосом.
— В портфеле?
Комиссар был невозмутим, как горное озеро.
— Вы знаете про портфель?
— Это леди Амберсфорд… — сказал ошеломленный Ронни. — Она говорила о нем моей жене.
Можно было подумать, что внутри комиссара включился какой-то механизм, который руководил всеми его поступками. Прерывистым движением он схватил Ронни за руку.
— Леди Амберсфорд!
Он повернулся к вилле.
— Но что вы хотите сделать?
— Что я хочу сделать? Произвести обыск и арестовать ее.
— Кого?
— Госпожу Амберсфорд!
— Но, господин комиссар! Господин комиссар!..
Ронни был в отчаянии.
— Вы не можете! Это было бы… Леди Амберсфорд, она — англичанка, господин комиссар!
— Неплохой аргумент! Как раз то, что надо!
— Послушайте, прошу вас, послушайте меня. Я не хотел говорить вам этого, но… Леди Амберсфорд просто страдает клептоманией. Уверяю вас. И ничего больше. Она не отвечает за свои действия. Она — клептоманка. Послушайте, как-то раз у меня дома, после ее ухода, мы обнаружили, что пропала серебряная ложка…
Сохраняя прерывистость в жестах, комиссар, наконец, отпустил руку Ронни и с силой оттолкнул ее.
— Серебряная ложка!
У него был вид человека, пришедшего в ужас.
— Здесь убили женщину. Здесь украли четырнадцать миллионов. Тоже мне, нашли время говорить о своей серебряной ложке!
А тут еще этот чудовищный рев осла.
На повороте дороги, под олеандрами, часто стоит и ждет впряженный в свою тележку осел. Это осел садовника, который поставляет для вилл цветы в горшках. Иногда осел скучает, или ему хочется что-нибудь сказать. Тогда он ревет. И это ужасно. Интересно, где осел приобрел свою репутацию милого, терпеливого, простоватого животного. Взгляд у него добрый, это точно, его так и хочется погладить по мягкой шерстке, и весь его спокойный и добродушный вид не предполагает никакой озлобленности. Однако под этим простодушием и наивностью скрывается демон, и это именно его крик, его отчаяние слышатся в реве осла. Блеяние — пустяки. Ржание — не представляет собой ничего особенного. Рев осла трагичен. Это хриплый, задыхающийся, категорический вопль на разрыв легкого. Бронзовая гортань. Корчи закованного в цепи узника. Это Прометей, в которого орел вонзает свой клюв, это дикий смех какого-нибудь из тех самаркандских принцев, которых царь оставил прозябать в их дворцах и которые по вечерам, обезумев от скуки, приказывали выкалывать крысам глаза или пытать рабов. Осел? Есть какое-то несоответствие между ослом и определяющим его словом. Слово «осел» звучит немного по-детски, оно открытое, оно блеет. А когда осел ревет, хочется дать этому животному другое название — чтобы там звучали согласные, вызывающие беспокойство. Например — единорогом, зеброй, мустангом.
