— Кто бегал?
— Я… Стёпка… Наташка Залесская…
— Ах, так? — вместо того, чтоб пожалеть Нинку, Ярославцев, казалось, разозлился ещё больше. — Вот вас и выгоню всех — и тебя, и Акишину, и Залескую! А Степан-то чего? У него деньги откуда?
— А он мальчишкам покупал…
Иди в палату, а я сейчас приду к вам, — голос Ярославцева не предвещал ничего хорошего.
Анька прошла на свою кровать, как во сне.
— Что ты, Анька? — встревожилась Маша.
Всё, — только и могла произнести Анька… Внутри у неё было пусто.
Ярославцев пришёл после обеда. Молча прошёл на веранду, откинул ширму.
— Я пришёл к вам по поводу, который известен всем вам. Люба, как там Акишина, проснулась? Давай-ка её сюда.
Люба закатила кровать Нинки.
— Одна из вас — Акишина — была мной обнаружена вчера в городе, в самовольной отлучке.
Как выяснилось, ещё некоторые из вас также ходили в город. Я хочу задать вам два вопроса: первый — думали ли вы, что могло бы случиться с вами в городе? Вы могли попасть под машину, на вас могли напасть хулиганы. Во всех этих случаях сотрудники санатория могли сесть в тюрьму. Из-за ваших развлечений могли быть поломаны судьбы тех, кто спасает вас от болезни.
И второй вопрос, который я хочу вам задать — понимаете ли вы, что если вам предписано лежать, а вы встаёте на ноги, вы разрушаете себя? Вы будете выздоравливать ещё медленнее, хромать ещё сильнее, у вас будут горбы ещё больше. Государство содержит вас здесь, содержит бесплатно, чтобы вы могли лежать столько, сколько нужно. Вы не только разрушаете себя, вы плюёте на государство.
Поэтому я принимаю решение: всех нарушителей выписать из санатория досрочно, за нарушение режима. Всех! И тебя, Степан, и Акишину, и Кондрашову, и Залесскую. Завтра я всё доложу главврачу, а потом напишем письма вашим родителям, чтоб ехали за вами. А тебя, Степан, на той неделе в твой детдом отвезём.
Акишина же будет под наблюдением, до приезда матери, а потом пусть хоть вешается, хоть под поезд бросается — только дома, а не в санатории.
И Ярославцев ушёл. Сначала была тишина. Потом послышались всхлипывания Нинки, а потом голос Наташки:
— Ты! Это ты! Ты сказала про нас? — наступала она на Аньку.
— Я.
— Как ты могла? Как ты посмела?
— Я хотела Нинку спасти…
— Ты предательница! Предательница!
— Я… я не знала, как Нинке помочь… она сказала — повесится… это ведь смерть…
— Да я и не собиралась вешаться, — вдруг вставила молчащая с утра Нинка. — Это я так сделала, как раньше… я так всегда делала, когда мать меня не пускала гулять. Я в чулан залезу, и кричу, что я повешусь. Мать поплачет, а меня всё равно выпустит. Как скажешь, что повесишься — всегда помогает. Ты, Анька, зря паниковала — я бы не повесилась! Пусть этот Ярославцев зловредный сам вешается!
