Морре, чьи глаза уже закрывались, а подбородок цеплялся за самый край подоконника, показалось, что волшебник ответил едва слышно:
— Я приду.
Позднее она решила, что эту часть возможно выдумала.
Он ни разу не оглянулся; последний связанный с ним образ, который она запомнила: его глупая шляпа, решительно и беззаботно скачущая из стороны в сторону на фоне восходящей луны. В каком бы она ни была возрасте, и совершенно не важно, что твердили ей взрослые, Морра никогда не могла убедить себя, что видит на луне нечто большее, чем некий смутный, неясный силуэт: но в этот момент ей показалось, что она разглядела почти целиком фигуру человека, который склонился над чем-то, что вполне могло быть рыболовной леской. А дальше, за его плечом...
Может быть, это папа. Может быть, это папа теперь на луне.
Сейри долго смотрела волшебнику вслед, потом наконец похлопала старое кресло по ручке.
— Что ж, а ты всегда был Землей для меня, — сказала она вслух, выпуская слова в теплый ночной воздух. — И я бы с радостью отправилась с тобой на луну, или еще куда-нибудь. Если б только не дети, обязательно отправилась бы.
Но Морра уже не слышала этих последних слов, а новый цветок – звездно-белый, с багряно-красной сердцевиной – который лежал на подоконнике рядом с ее цветком, она увидела только утром, когда солнце окрасило ее подушку золотом и пробудило ее ото сна.
