Священник вздыхает и молчит.
– Итак, до шестидесяти он будет разгуливать по дурно освещенным коридорам Академии наук, – говорит он.
– Да университета, куда станет выбираться, чтобы час-другой потрепаться с молодежью. Рассказать несколько анекдотов из мира, так сказать, науки. Переглянуться с симпатичной молодой дурой. Отечески потрепать по щечке другую молодую дуру, – говорит он.
– А в шестьдесят он получит вазу и уйдет на почетный отдых: будет раз в год ездить отдыхать в Прагу, раз в год в Крым и по выходным возиться в библиотеке, читая всякую дрянь, – губа дергается все сильнее.
– И щипая за задницы студенток, которые станут приходить к нему домой, – его лицо сама ненависть.
– А ацтеки как были для него непонятным словом на листе бумаги, так и останутся, – вздыхает он.
– И все это – вместо того чтобы прожить жизнь ацтека, – говорит он.
– Н у, разве не огорчительно?
– Воистину аминь, – хихикает он.
Священник опускает очи долу.
– Выпейте, отец мой, – говорит он и протягивает священнику чашу.
– Не кровь Христова, но воистину нечто лучшее, – смеется он.
– Прошу вас, – наклоняет он голову.
– Не отказывайте мне, не обижайте меня, – шутовски молит он.
– И у берущего возьми, – говорит он.
– И да не оттолкни руку дающего, – с удовольствием меняет он библейские фразы.
– Кстати, вам никогда не приходило в голову… – спрашивает он священника без всякого расчета на ответ.
– Как вы понимаете, я не рассчитываю на ответ! – хохочет он.
– Но это неважно. Так вот, вам никогда не приходило в голову, что, не приди мы в Латинскую Америку, они создали бы нечто, что потрясло бы мир?
– Я часто думаю, – присаживается на корточки он.
– Что было бы, не открой мы Америку, а наоборот, открой они нас… – грустит он.
– Представляю себе, как океан пересекают сотни тысяч огромных плотов, таких, на которых еще Инка путешествовал к Огненной Земле… – мечтает он.
– Сотни тысяч плотов, усеянных воинами с булавами в роскошных нарядах из птичьих перьев, – на глаз его набегает слеза.
– Воинов, поющих гимн Солнцу, воинов, которые при приближении земли соскакивают с плотов и по мелководью бредут к суше…
– И вся Европа становится огромным жертвенным камнем, – говорит он.
– Не правда ли, величественная картина? – спрашивает он.
– Выпейте, прошу вас, – мягко говорит он.
Священник тихо плачет, но пьет. Для этого ему приходится задрать голову, потому что руки у него связаны за спиной, да и сам он привязан к стулу. Священник сидит в углу церкви рядом со статуей Мадонны. Он выпивает все, что в чашке, и его лицо становится румяным.
