** (И это совершенно не секрет для его супруги, которая, исчерпав ресурс первого эшелона обороны, сдала второй. Мы слились еще медленнее, чем в первый раз и первым способом: она просила меня о чести довериться ее движениям, она морщилась, шипела, кривлялась, а я вспоминал лицо ее мужа, совершенно не привлекательного для меня мужчины, но тем не менее что-то чувствовал, наверное, обладая чьей-то женщиной, ты поедаешь печень ее мужчины. Впрочем, это уже из японистики. Итак, я чувствовал, что имею их обоих, а она шипела, как дурно воспитанная змея, и наконец последнюю треть пути мы прошли неожиданно легко. Она тихонько завыла, и я дал ей закусить платьем. Неужели я и правда хотел умереть в детстве?)
ё) по ночам я часто плачу, и у меня вот уже двадцать восемь – а мне тридцать два – лет один и тот же сон: я плачу и целую веснушчатое лицо красивой юной девушки, и она тоже плачет и смывает с меня слезами все-все-все, и я снова становлюсь невесомым и чистым.
* (Доктор не стал комментировать эту чушь. Никогда он не понимал этих пациентов. То шляется по черт знает кому, то веснушчатую девку ему подавай, женился бы, может, повезет в браке, как ему, доктору.)
** (Я содрогаюсь в жену доктора и чувствую чистоту и невесомость.)
*** (Но уже через мгновение все уходит, и мы возвращаемся в грязные и ощутимые тела.)
Как всегда перетрусив, я решаю сходить в церковь.
– Тут мало света, – говорит он.
– Впрочем, это даже хорошо, – улыбается он.
– Мировоззрение ацтеков было довольно мрачным, – говорит он.
– Несмотря на то что они любили Солнце, – разводит он руками.
– Очень мрачным, – улыбается он.
– Тем более с учетом некоторых особенностей культа, – хихикает он.
– Культа этого достойного народа, – покачивается он.
– На воспоминаниях о котором наш друг сделает себе имя, – хмыкает он. – Не так ли?
Священник молчит.
– Ну, по крайней мере, безбедную старость и комфортное существование, – кривится он.
– Существование растения, – гримаса искажает его лицо.
– Мясистого зеленого растения, которое до шестидесяти будет щипать студенток за жопы, – дергается у него губа.
Священник опускает глаза. Не лучшая идея была сказать «жопа» при священнике, а тем более католическом.
– Не лучшая идея сказать «жопа» при священнике, тем более католическом, – спохватывается он.
– Так что простите, падре, – смеется он.
– Православный хотя бы одну, но может потрогать, – хохочет он.
– Но вернемся к нашему другу, – становится серьезным он.
