- Здравствуй ты, здравствуй я, здравствуй, милая моя!
- Та-рай, та-рай… - звонко пел корнет.
- Урр-ра! - кричала толпа и бросала вверх шапки. - Здравствуйте, русские!
Худощавый оборванный человек в обтрепанной офицерской фуражке стоял в толпе, отдавая отряду честь, и по его щекам катились слезы. Два мальчика бежали около коня князя, размахивая фуражками, и кричали звонкими молодыми голосами. Это были Степа и Митя.
Простоволосый горожанин дрожащими руками отрезал от фунтового куска хлеба ломти и подавал их солдатам.
На другой день русская батарея шла по бульварам. Гремели щиты. Офицеры ехали, пересмеиваясь, читая подобранные на улицах большевицкие газеты. В церквах звонили. Звон был жидкий, но праздничный. Пасха уже прошла, но церкви были открыты: в них служили молебны, панихиды и исповедовали.
Митю в этот день словно лихорадило. Он боялся, что они опоздают записаться добровольцами в русскую часть, боялся, что они запишутся последними.
- А вот куда, в какую часть? - спрашивал он Степу.
- В пехоту - это очень просто: винтовка, и все, в команду связи попадешь, - пожалуй, и огня настоящего не увидишь, - говорил Степа.
- Вот что, Степа, - сказал Митя, - махнем в пулеметчики, я уже, братко, из пулемета на Волге стрелял.
- Вместе в одну роту, в один взвод, на один пулемет? - спросил быстро с разгоревшимися глазами Степа.
- Идет, - ответил Митя, пожимая руку друга. - Так, значит, вместе! Ты, брат, хоть и лицеист, но душа у тебя кадетская. Кадет ты! Ошибочка вышла!
Степа слегка покраснел.
Перед поступлением они решили говеть. Мите были памятны с детства робкие огни четверговых свеч, розовые отсветы предпасхальных песен, и алостволая верба с теплыми пушками, и чтение Евангелий, когда в перерывах вздыхал хор о славе и долготерпении и с колоколен в ночь падали редкие звоны. Он вспомнил огни, освещавшие девичьи лица, и горячий воск, что, срываясь, обливал пальцы. После службы толпа несла к выходу робкие огни, прикрывая их розовевшими ладонями и бумажными колпачками. Тогда вода далеко уносила звон колоколов, от четвергового огня дорога казалась темной, бумага часто вспыхивала, а он шел простоволосый, прикрывал свечу фуражкой и слушал смех Ани. И было тогда в этом хранении огня много радости.
Утром, готовясь к исповеди, они усердно молились. В церковном полумраке мерцали редкие огни. С купола падал острый тонкий луч, а у аналоя стояли люди, безмолвно опускались на колени, крестились, клали земные поклоны и робко подходили к священнику. Учащенно билось Митино сердце, и ему казалось, что много накопилось грехов, и страстно хотелось стать чистым и хорошим на всю жизнь. Они со Степой разом крестились, разом опускались на колени.
