Бубукин запихивает мобильник в карман и вновь начинает нервно ходить из угла в угол кабинета.
— Так будет напряжение или нет, начальнички, вашу мать? — вновь яростно пробуждается динамик.
— Скажи, что сейчас будет, — шепчет Лисину Бубукин.
Но ответ уже не требуется — лампочки в люстре дружно вспыхивают и затем, несколько раз мигнув, загораются ровным ярким светом.
— Так, быстро откачиваем кровь. Шунт левее, ещё левее. Теперь зажимайте. Господи, кто вас учил? Такие же Лисины с Бубукиными. Дайте я сам! — Сквозь совсем слабый и неровный ритм биения сердца слышен раздражённый голос Кольцова. По всей видимости, он позабыл отключить микрофон.
— Ну, я ему характеристичку напишу. Сортиры чистить не доверят, — Лисин со злостью смотрит на монитор. Затем оживляется: — Всё, Пётр Михайлович! Хоть я и не силён в трансплантации, но тут и стоматологу понятно…
Как бы удостоверяя слова главврача, в динамике последний раз хрипнул кардиограф и затих.
— Нет, шунт не поможет, — прерывает тишину упавшим голосом Кольцов. — Куда его — аорта на волоске. Не так бы глубоко ребро. Как ножом. Нет, такой клапан держать не будет. Здесь уже ничего не поможет! Ничего! Попался бы мне этот подонок с иномаркой! Давайте анестезию. Ну не мне же — Маракину. Вот сюда перекладывайте. Пониже чуть. Вот так! Микрофон-то кто-нибудь отключит? Что вы всё забываете! Персональчик! Ужас как…
— Ну, вот и всё! — Лисин отключает монитор и встаёт из-за стола. — Дайте закурить, Пётр Михайлович.
— Ты же не куришь, Степан Андреевич, — достаёт из кармана пачку сигарет Бубукин.
— Да почти десять лет как бросил, но сейчас надо, — Лисин закуривает протянутую сигарету, жадно делает одну затяжку за другой. — Ох и хорошо!
— Тебе, может, и хорошо. А там, ты уверен, что всё в порядке? — Палец Бубукина направлен в сторону операционной.
— Там теперь дело техники. А она, техника эта, у Кольцова на высшем уровне, — поплевав на окурок, Лисин бросает его в пепельницу. — Всё! Пётр Михайлович, не сомневайтесь! Можете Кручилину докладывать.
— Ладно, Степан Андреевич. От меня здесь теперь, действительно, мало что зависит. Двину в мэрию. Чего зря время тратить. А ты, в случае чего, звони. Я на мобильнике. И не засиживайся в кабинете. Мадам Маракина нервничает. Успокой. Она здесь где-то. Ладно! Будь! — Пожав главврачу руку, Бубукин выходит из кабинета.
* * *
Вестибюль на втором этаже больницы. Окна с пыльными стёклами. Две двери. Одна в операционную. Вторая, нам уже знакомая, с выцветшей табличкой — «Реанимационное отделение». На дальней от дверей, типично медицинской скамье, потёртой и поцарапанной, понуро склонив голову, сидит Нефедова. Одета скромно, если не сказать бедно, но вместе с тем подчёркнуто аккуратно. В траурные темные тона. Лицо болезненно-бледное, в больших карих заплаканных глазах печаль и безысходность. Невдалеке на стуле дремлет пожилая женщина с простым, добрым деревенским лицом. В руках пластиковый пакет. Напротив двое. Яркая респектабельная блондинка лет тридцати пяти что-то недовольно выговаривает подобострастно склонившемуся перед ней молодому парню в кожаной чёрной куртке. На изогнутой спине парня куртка натянулась, откровенно выставив на обзор окружающих чёрную рукоятку пистолета. Скрипуче злой шепот блондинки заглушают шаги вошедшего в вестибюль Лисина.
