Охранник, по всей видимости наконец усвоивший, чего добивается от него накрашенная блондинка, подходит к Лисину и крепко ухватывает его за лацкан халата:
— Куда провалились? Вон Анна Наумовна волнуется. Выясни там, что к чему. Главврач всё-таки. Чай, не утка палатная.
— Опять про утку! И как я выясню? Туда никому, кроме бригады, нельзя. Даже мне. Но можешь передать, что процесс идёт в правильном направлении.
— Сам ей и втолкуй, если умный такой. — Охранник берёт под руку главврача и подводит к блондинке.
— Так как, Степан Андреевич? — с наигранной тревогой в голосе вопрошает дама. — Я аж вспотела вся от волнения. Шуба новая провоняет к чёртовой матери.
— Анна Наумовна, с вашим мужем будет всё нормально. В сотый раз повторяю: Кольцов лучший хирург области, автор как раз этой самой методики трансплантации.
— Лучший-то лучший, а вдруг чего не то сделает, — блондинка открывает крышку зазвонившего мобильника и отходит в угол комнаты. — Нет, на кой нам венгерский! Только Италия. И чтобы крышка под цвет кафеля.
— Чего не то сделает — голову отверну, — не то Маракиной, не то охраннику отвечает Лисин.
— Он-то в курсе? — продолжает разговор за хозяйку охранник.
— Кто? — не врубается Лисин.
— Конь в пальто. Хирург, естественно.
— В курсе чего? — совсем обалдевает Лисин.
— Ну, что, в смысле, голову ему отвернёшь.
— В курсе! Ещё как в курсе! — наконец, понимает, о чем речь, Лисин.
— Смотри, Андреич, — демонстрирует огромный кулак охранник. — В случае чего кольцовской башке долго скучать не придётся. И двух понедельников не протянешь. Понятно?
Во всю ширину открывается дверь реанимации. Санитар вывозит из неё каталку с прикрытым белой простынёй телом. Нефёдова встает, не отрывая заплаканных глаз от каталки. Но санитар жестом останавливает её и подзывает рукой старушку. Та, тяжело ступая, подходит к каталке, приоткрывает простыню. Несколько минут печально и ласково смотрит в лицо умершего мужа, затем накидывает простыню.
— Вот записка вам. Перед самой смертью написал, — санитар достает конвертик из кармана халата.
Повертев в руках конверт, старушка возвращает его санитару:
— Прочти, милый, я и очки-то не помню, куда задевала.
— Хорошо, прочту. — Санитар извлекает из конверта сложенный пополам листок бумаги. — «Дорогая моя Катюша. Спасибо тебе за эти полсотни лет, прожитые вместе. Это были прекрасные годы. Я был счастлив. Но всё когда-нибудь да заканчивается. Береги себя. И помни, что тело моё умерло. А душа жива. Поверь мне, жива! И в ней только ты, мой самый любимый и мой единственный человечек. А теперь, Катюшенька, к делу. Я очень легко умирал, зная, что своей смертью спасаю обреченных людей. У меня крепкое сердце, здоровые почки, хорошо видящие глаза. Да мало ли чего у меня ещё нужного больным людям есть. Пусть всё забирают. Скажи это врачам. Только настоящим! Кто действительно занимается трансплантацией. Не нашему проходимцу Лисину. Ну а всё, что от меня ненужного останется, пусть сожгут. А пепел на газончике в больничном дворе раскидают. Может, хоть травка зелёная вырастет. И, дорогая моя Катюша, не убивайся. Моя душа с тобой. Твой Коля Гуреев».
