— У вас есть рация? — оживился Воронянский. — Конечно же, запросите!
Пока мы беседовали, Пик натянул антенну, установил репродуктор.
И вот прозвучал голос Москвы: передавали сводку Совинформбюро.
Вместе с Воронянский мы подготовили радиограмму в Центральный Комитет партии. Утром 5 мая получили ответ:
«Остаться в тылу. Желаем успеха в борьбе с фашизмом».
Воронянский сообщил партизанам задание партии.
— Ура! Смерть фашистам! — прогремело в лесу.
Наш комиссар рассказал о разгроме немцев под Москвой, об усилении партизанской борьбы. После долгого обсуждения решили назвать отряд Воронянского «Мститель».
Москва сообщила о высылке для нас самолетов с боеприпасами. В районе деревни Крещанка подыскали подходящую площадку и стали ждать.
Было решено, что наш отряд проведет некоторое время в отряде «Мститель».
Мы с Морозкиным и Луньковым долго обсуждали, кого послать к Карлу Антоновичу, и, наконец, остановили выбор на Мацкевиче, который, как местный житель, хорошо знал обстановку и дороги окружающих районов.
— Можете выполнить ответственное задание? — спросил я Мацкевича.
— Я коммунист, — коротко ответил он.
— Отыщите эту усадьбу, — я показал на карте хозяйство лесника Акулича, у которого находился Добрицгофер, — там лежит наш раненый товарищ. Если он не так слаб, возьмите его с собой. Не забудьте пароль.
Мацкевич быстро собрался и с группой партизан вышел из лагеря.
Погода испортилась, снова зарядил дождь. Москва сообщила, что самолет пока прислать не может.
Какова обстановка в Минске, я не знал. Чтобы легче было отыскать минское подполье, обосновались неподалеку от города.
— Нужно послать людей в Минск, — предложил я комиссару.
— Правильно, — отозвался Морозкин. — Как городское подполье, так и партизаны сильны своей взаимной связью.
Тимчук подобрал четырех человек: уполномоченного особого отдела Максима Воронкова, того самого, который встретил нас у лагеря, Владимира Романова, Михаила Гуриновича и Настю Богданову. Я выделил в эту группу Кухаренка.
Кухаренок до войны работал в Минске на железной дороге. Там у него осталась мать. У Воронкова и Гуриновича в городе тоже были родные. У первого — сестра Анна, у второго — жена Вера Зайцева. Побеседовав с Гуриновичем и Воронковым, мы пригласили Настю. Я ее и раньше видел в отряде, часто слышал ее задорный смех и звонкие песни. Ей было на вид лет шестнадцать-семнадцать.
— Зачем тебе в отряде это дитя? — спросил я как-то у Василия Трофимовича.
— У этого дитяти на счету восемь убитых немцев. Таков у нее характер: в бою — огонь, а в лагере — беззаботная пташка.
