— А ты спать иди! — прикрикнул отец.
Уже лежа в постели Настя слышала, как обувался в прихожей отец, как стукнул чем-то о стену, наверное, вскидывая ружье на плечо… Хлопнула входная дверь. Сапоги застучали по деревянным ступенькам.
Настя не спала: лежала, прижав кулачки к подбородку. Конечно же, она, как и все дети в округе, слышала про человечков!
Глубоко на дне шахты, именуемой Верблюдом за двугорбый свой террикон, жили маленькие злые человечки. Их часто видели, они ходили всегда по двое, всегда по ночам. Жители глубокой черной шахты не выносили дневного света, вот и появлялись лишь в сумерках. На человечках были причудливые костюмы, старинные какие-то. Но самым страшным были их головы, то есть — лица. Один парень из двора клялся и божился, что видел человечков поздно вечером, когда они перелезали через забор. Один оглянулся и посмотрел на него. Сашка (так звали этого парня) сделал страшное лицо и показал растопыренными пальцами:
— Вот такие глаза. Большие. Белые, горящие темноте. А ниже, как бы этими глазами освещены — маленькие круглые рты. Тонкие губы. Или — вообще никаких губ: дырки вместо ртов. Чтобы высасывать кровь…
Человечков называли рудокопами. Рудокопы жили в шахте испокон веков. Вернее, даже не в шахте они жили, а в пещере, с которой сообщалась шахта. Пока их не потревожили, пока не добрались до них стальными буровыми машинами, все было хорошо. И рудокопы жили мирно, и люди. Но теперь, когда до рудокопов добрались шахтеры, они совсем озверели. И вскоре будет настоящая война — между рудокопами и людьми. Еще более страшная война, чем с фашистами. Огромная.
— Да мы их шапками закидаем, таких маленьких! — крикнул один парнишка, когда Сашка закончил свой рассказ, и все тут же принялись волноваться: да, закидаем, победим. Немцев победили и их победим!
Только вот Сашка молчал, опустив глаза. И тогда Настя поняла, что он не фантазирует, что он на самом деле видел рудокопов… В самый момент этого воспоминания на улице раздался выстрел. Настя подняла голову над подушкой. Еще один хлопок отцовского ружья. Настя села на кровати.
Из спальни родителей вышла мамка. Она была одета: ясно, что и вовсе не ложилась. Она стояла у окна и слушала, на улицу не собиралась. Настя поняла: мамка ждала еще выстрелов, и они должны были прогреметь, но не сразу, поскольку отцу надо было перезарядить ружье — переломить его, вытащить пустые гильзы и вставить новые патроны. Настя не раз видела это, когда они ходили в поля, и отец стрелял по консервным банкам, разнося их порой в клочья, и теперь девочка ясно представляла себе отца, который где-то там, в темноте, перезаряжает ружье.
