Треугольная лапа, трехпалая. Размером с ладонь взрослого мужчины. Четвертый палец вроде пятки, устремлен назад. И там, в этом коротком углублении, прилипло серое куриное перышко.
Настя и представить себе не могла, какое животное может иметь такую ногу. Оно тащило курицу, курица трепыхалась, обронила перо, зверь втоптал перо в земляной пол сарая, своей трехпалой лапой.
Настя взяла отца за рукав и молча указала на след. Отец присел на корточки, ткнул след пальцем.
— Такого не бывает, — сказал он. — Что это еще за крокодил?
Все трое вышли наружу, обогнули ряд сараев и посмотрели свой сарай с улицы. Два таких же следа четко вырисовывались в мягкой земле и терялись, достигнув асфальта.
— Клянусь, я выслежу этого ящера! — сказал отец.
Не сразу, не в тот день, а на следующий были произнесены эти слова, когда неизвестный вор утащил еще и петуха. Причем, как-то странно утащил, будто не животным он был, а разумным существом: ведь отец заделал дыру досками, а тот разобрал их.
В воскресенье отец чистил охотничье ружье, ходил за порохом к товарищу на другой конец поселка, резал пыжи из старого валенка и набивал латунные гильзы. Помощи у товарища не просил. Похоже, отец просто хотел испытать себя и доказать кое-что матери. Дело в том, что совсем недавно он испугался собаки, и мамка смеялась над ним.
— Трусишка зайка серенький! — пропела она, когда отец вдруг замер, как статуя.
Они гуляли втроем за околицей, и откуда-то взялась немецкая овчарка. Тут отец и замер. Собака обошла его, понюхала и удалилась, не обратив внимания на мамку с дочкой.
— Что ты понимаешь! — вскричал потом отец, вскинув руки. — Это методика такая. Надо оцепенеть, притвориться мертвым.
— Да-да! — смеялась мамка. — От страха.
Отец злился. Как-то ночью, сквозь сон, Настя услышала из комнаты родителей:
— Ну, иди же ко мне, трусишка ты мой! Что, потерял трусишки свои?
Теперь вот отцу представлялась возможность проявить себя на опасном поприще, а испугалась-то уже мамка.
— Чего ты задумал? — шептала она, положив ладони ему на грудь. — Не ходи! Откуда мы знаем, что это? Может, из-под земли вылезло, из шахты.
— Из шахты только уголек вылезает, и то не сам по себе.
— Но говорят же люди про человечков!
Отец расхохотался, запрокинув голову:
— Про человечков, понимаешь ты? Про че-ло-веч-ков. А у человечек и ноги человеческие.
— А про каких человечков? — не выдержала Настя, обнаружив себя.
Она, конечно, подслушивала, стоя в дверях своей комнатки, уже в ночной рубашке, почесывая одна о другую голые ноги.
