Угол отражения - Александр Юринсон

Александр Юринсон

Угол отражения

- Черта с два! - взвизгнула Галочка - Галина Павловна, женщина чуточку за тридцать; и тут же зашипела: - Но ведь не толстая! Сантиметр-то не врет! И совсем не безобразная. Даже симпатичная. - Она помолчала немного, взгляд затуманился. Затем, словно очнувшись, засверкала глазами, снова взвизгнула: - Сука! - и плюнула.

На полпути до предполагаемой цели слюна наткнулась на препятствие, сплющилась и жирной пузырчатой каплей поползла вниз. Галочка не стала ее вытирать.

Сцена происходила перед большим зеркалом в ванной. Подобное действо повторялось каждый день по крайней мере дважды, утром и вечером. И, ей-богу, Галочка уже лет десять не устраивала его лишний раз по своей воле.

Зеркало приносило одни расстройства, но не в нем было дело. Нечего, как говорится, пенять. Однако, дело-то было и не в кривой роже! Ломкая холодная голубоватая лента сантиметра, обвивая талию или чуть ниже - самое широкое место (но не по груди - кому придет в голову сетовать на избыток груди?), с бесстрастностью прибора выдавала вполне приемлемые, даже ниже средних цифры. А в зеркале все это выглядело - ни в какие ворота.

И бог бы с ним, с зеркалом, если б живые люди этого не замечали. Но два неоспоримых факта портили и перечеркивали всю галочкину жизнь с того дня, как она ощутила себя женщиной, по сегодня, когда она отвернулась от своего оплеванного отражения. А это без малого двадцать лет. Совсем без малого.

Во-первых, немногие галочкины подруги с нескрываемым злорадством сочувствовали ее несчастью. Особенно в этом преуспевала Светка, соседка и бывшая одноклассница, успевшая два раза побывать замужем и скинувшая дочь своей матери. Она жила рядом, тоже одиноко и тоже слыла в своем роде неудачницей. Галочке она устроила визит к знахарке - объемистой старухе, с усилием источавшей из себя загадочность. Та определила сглаз, обрубила энергетический хвост, поставила защиту, взяла деньги и отпустила на все четыре стороны. Естественно, ничего не изменилось: загвоздка была на уровень выше, чем могут запрыгивать доморощенные экстрасенсы.

А во-вторых и в-главных - сама ее жизнь была разбита, незаметно, бесшумно и без осколков, но так же безнадежно, как будто ее все предали, все надругались и осмеяли, а потом дружно забыли, что она вообще существует. Человек умирает, когда умирает память о нем; и если память об иных переживает их многократно, то Галочку уже сейчас можно было приписать к неживым. И продолжалось лишь существование физического тела, не приносящего никому радости, а своей хозяйке - только расстройства.