Как я был вундеркиндом - Владимир Георгиевич Машков

Говорят, что у президента Академии наук нет ни капельки свободного времени, и день его расписан не только по часам, но и по минутам.

Вот, например, в 9 часов 35 минут он совершает великое научное открытие, а уже в 9 часов 36 минут он торопится на научный конгресс, чтобы поведать всему учёному миру о своём открытии. И так с утра до вечера крутится бедный человек, словно он не президент, а белка, которую посадили в колесо.

Воображаю, как хочется президенту погонять в футбол с младшими научными сотрудниками или бросить всё, вскочить на велосипед и помчаться куда глаза глядят. Но нельзя. Президент не может даже на минуту оставить науку. Не имеет права.

Наверное, я единственный, кто может понять и пожалеть президента. Потому что у нас с ним одна доля, одна судьба.

Хотя я не президент Академии наук, а всего лишь школьник по имени Сева и по фамилии Соколов, но у меня, как и у президента, нет ни капельки свободного времени, и я тоже, как и президент, могу лишь мечтать о том, чтобы поиграть в футбол или покататься на велосипеде.

Но детские забавы не для нас с президентом. На такие пустяки нам просто жаль нашего драгоценного времени.

Каждое утро я встаю с одной мыслью — надо прожить день так, чтобы не потерять понапрасну ни минуты…

Будильник кашляет раз, другой. Наверное, прочищает горло перед тем, как затянуть утреннюю песенку. Но не успевает. Я бросаюсь на будильник, как вратарь на шайбу. В будильнике что-то щёлкает, и он обиженно замолкает. А чего обижаться? Не хватало ещё, чтобы его грохот разбудил папу с мамой. Пусть поспят подольше.

Я выкатываю из-под дивана гантели и принимаюсь размахивать ими. Чувствую, что прямо на глазах мускулы наливаются силой. Тогда я закатываю гантели под диван и направляюсь в ванную.

Из спальни показывается папа. Он в пижаме, спросонья почёсывает волосатую грудь.

— Доброе утро, папа, — говорю я. — Я перехожу к водным процедурам.

— Мо-о-о-л-о-о-дец! — одобрительно зевает папа, растягивая слово «молодец» так, будто в нём не два «о», а, по крайней мере, сто или тысяча.

Облившись холодной водой и растеревшись жёстким махровым полотенцем так, что кожа у меня становится красной, словно у индейца из племени сиу, я выскакиваю из ванной и вижу маму. Она сидит перед зеркалом и причёсывается.

— Доброе утро, мама. — Я чмокаю маму в щёку.

— Жоброе жутро, жынок, — произносит мама на совершенно непонятном языке, потому что ей мешают говорить приколки, которые торчат изо рта.