Олесь Гончар
ДНЕПРОВСКИЙ ВЕТЕР
После полыхающего солнцем лета сентябрьские дни заметно приугасают. И только в начале октября, когда на киевских горах бесчисленными кострами разгорится золотая осень, на какое-то время снова как бы посветлеет вокруг от тех осенних костров.
На Днепре в такую пору движение еще в разгаре, еще далеко до закрытия навигации. И хоть живем мы в эпоху космических скоростей, однако и днепровским неторопливым пароходам пассажиров пока еще хватает. Дорога далекая, и кому вниз до самого Запорожья или Херсона - те запасайтесь терпением! Женщины с нижней палубы, что везут картошку на юг, где она нынешним летом не уродилась, в который уже раз поведают о черных бурях, пронесшихся весной в степях (и когда уже та наука научится их укрощать!), старичок-пенсионер, который, погостив у сына, возвращается к себе в Днепродзержинск, не единожды во всех подробностях расскажет о том, как давний приятель вогнал ему на охоте в затылок бекасиной дроби заряд (старуха дома вытаскивала каждую дробинку иглой, "стала выковыривать, а оно черное, как мак"); множество партий в пинг-понг сыграют веселые хлопцы-олимпийцы в ярких свитерах. Никто еще доподлинно не знает, в самом ли деле они олимпийцы: но их спортивный вид, манера держаться, и даже эти необычные свитеры - все наводит пассажиров на мысль, что они как раз из числа наших олимпийцев, которые - с медалями или без - возвращаются сейчас с римских соревнований.
Пароход нагружен, пожалуй, сверх всяких дозволенных норм, трюмы полны картошки (обратно он повезет арбузы и виноград), мешки с картошкой загромождают и все проходы нижней палубы,- пассажиры еле протискиваются между ними. Однако это никого здесь не раздражает, как не раздражает и то, что пароход движется с такой необычной по нашим временам неторопливостью. Если уж ты попал сюда, то смирись со всем - и с правилами, даже если они жестковаты, и с неудобствами, и с этим допотопным черепашьим шлепаньем по воде... Зато, отплывая в днепровскую ширь, ты увидишь с этой палубы такое, что вряд ли бы успел разглядеть из окна реактивного лайнера. Киев станет отдаляться медленно, величаво, и багряная осень еще долго будет радовать пассажиров своей тихой красой, и до самых сумерек будет им видна на горе высокая, неувядшая на протяжении столетий, с золотою маковкой Лавра...
Потом закат угаснет, и киевские горы скроются во мгле да в тумане, и холодом потянет над водами Днепра. Из сумерек начнут выныривать все новые и новые огоньки бакенов, палубный люд станет тщательнее кутаться в предусмотрительно припасенные куртки, плащи и макинтоши. Через какое-то время ночной ветер, насквозь пронимающий, и вовсе загонит пассажиров в каюты, в заваленные картошкой проходы и салоны, где уютно и тепло, и на палубе не останется никого, кроме посиневшего от холода молодого поэта, который плывет неведомо откуда и куда и которому кажется, что даже якорной цепи, брошенной на краю палубы, холодно и одиноко среди ночной стужи. Темные окна салонов и кают постепенно возьмутся каплями, а попытайся кто-нибудь выглянуть на палубу - в лицо ему ударит ветром и дождем. Впрочем, не все смогут укрыться от ненастья по пароходным затишкам: даже когда и поэта сдунет ветром куда-то в глубину трюма, вверху на мостике будет кто-то стоять всю ночь напролет, молча и незаметно для пассажиров неся свою терпеливую вахту.
