Счастье бумажной куклы - Татьяна Владимировна Кадникова

Мне приснилась мама.

Что она не умерла.

Что она варит щи, красные, как я любила в детстве.

И компот, который я любила в детстве.

По кухне плыл жар, и вся моя жизнь, нескладная, неуютная, обогрелась вдруг и наполнилась щемящим теплом. Мне было жалко, что она торопится уходить, и я сказала:

– Сама-то не поешь?

– Нет.

Ее уже ждали. Я видела белое облако и мужскую фигурку на берегу.

– Как там Люда? – спросила она, надевая фланелевый халат прямо на платье, в котором ее похоронили. Халат красный, старый, я берегла его, как будто знала, что понадобится.

– А что ей сделается, Людке? – Я протянула маме старые очки. – Толстеет. Богатеет. Колька ее уж полковника получил. Димка – жених.

– Не ссорьтесь. Вас только двое, – строго сказала мама.

Мне показалось: она хотела меня обнять, но вспомнила, что это плохая примета – покойникам обнимать живых.

– Ты сама-то как? – Я запоздало поднялась с табуретки. – Как кормят? – Я не знала, что еще удобно спросить про тот свет.

– Нормально. Я даже поправилась. – Она подняла в доказательство полные руки. – Сейчас отпускать стали. Я сначала к тебе. – Мама взяла пустую сумку, в которой принесла продукты, и шагнула в прихожую.

Я хотела спросить ее про отца, но не успела: она ушла в зеркало.

С утра позвонила сестре Людмиле, чтобы обсудить, к чему все это. Еще бы: сон такой…

Не успела толком рассказать.

– К чему, к чему?! – перебила Людмила. – На кладбище чаще ходить надо. Поминки вовремя справлять, – сразу разозлилась она.

На кладбище к маме мы всегда ходили с Людмилой. Она выступала вожаком стаи родственников. Везла их на своей красивой машине, напихивала престарелых дядей и тетей, как шпроты. И они смирели, вели сердечные беседы с великой Людмилой, толщина и густой голос которой заставляли их вжиматься в сиденье. В руке ее всегда был дорогой букет.

В сумке дорогой алкоголь. В багажнике тряпки для мытья ограды, и она выдавала всем по одной, чтобы не расслаблялись.

Она не позвала меня в этом году, мне не хватило места, и я забыла, – конечно, забыла, что прошло девятнадцать лет. Иногда она не зовет меня из вредности, зная, как я отношусь к этим ритуалам.

– Ты хоть знаешь, что на поминки варят? – начала она нападение.

– Ну, так… приблизительно. Если надо, сориентируюсь.

Я уже чувствовала подвох.

– И это в тридцать с лишним лет, – с ехидным вздохом срифмовала Людмила. – Да-а-а-а, сестра. Ты меня в очередной раз удивила.

Сказав, что звонит сотовый, она положила трубку.