Седьмой уровень - Миюки Миябэ

Солнце клонилось к закату.

Мужчина в темном костюме, отвернув накрахмаленную манжету, взглянул на часы. В ту же минуту за его спиной раздался резкий звук. Били часы на двухметровой башне, установленной посреди сада. Впрочем, площадку на крыше универмага, засаженную скудной растительностью, можно было назвать садом лишь с большой долей условности.

Июльское солнце на исходе своего дневного пути полыхало оранжевым светом в зеркальном ущелье отливающих сталью небоскребов. На западе облака окрасились багрянцем, точно посреди них разверзлась гигантская доменная печь.

Вот и закончился этот долгий летний день…

Он закурил сигарету и медленно затянулся, не отрывая глаз от представшей перед ним картины. Сигарета была последней.

С высоты не видно людей, в вечерний час заполняющих городские улицы. Слишком крошечные, чтобы разглядеть их среди бесконечных зданий, бесконечных улиц, бесконечных окон.

Какими мизантропами должны быть ученые мужи, изучающие городскую экономику! — подумал он. Им нет дела до суетящихся людишек, их интересуют только трассы и магистрали.

По видневшейся слева скоростной дороге стройными рядами неслись машины. Сверху они были точь-в-точь как движущиеся мишени в тире. Со своего наблюдательного пункта в углу крыши-сада мужчина следил за ними, как завороженный.

Ну давай, стреляй! Попадешь — получишь обалденный приз!

Он бросил под ноги едва не обжегший пальцы окурок и растоптал каблуком. Пора идти.

Он и сам не понимал, зачем так долго, не отрываясь смотрел с высоты на город. Чтобы набраться решимости? Успокоиться? Или просто по привычке?

Он любил высоту. Когда смотришь на Токио сверху, чувствуешь себя в безопасности.

Только в такие минуты, когда он стоял на ветру, запрокинув голову в небесную синь, мрачные воспоминания двадцатилетней давности — запертый со всех сторон, он мечется, отчаянно ища выхода, спасаясь от дыма и пламени, — пусть ненадолго, отступали…

Он падает! Всего лишь миг, но в памяти этот миг растянулся стократ, казалось — падение длилось целую вечность. Всякий раз, когда случался очередной «приступ», он бормотал, уговаривая себя, как ребенка: «Ты уже не падаешь, ты уже в безопасности».

И тогда острая боль в душе утихала. Только застарелая рана на ноге напоминала о себе, но с этим он уже давно смирился.

Резко повернуть голову, чтобы снять напряжение в шее. «Надо взять себя в руки, — пробормотал он. — Потому что…

Начинается охота».

При этих словах бешено заколотилось сердце. Но он продолжал стоять неподвижно, широко расставив ноги, подставляя лицо теплому вечернему ветерку.