Лягушколюбие - Анна Владимировна Рожкова

Мои единственные сапоги отбились от рук, вернее, от ног. Случилось невероятное, непостижимое, невообразимое. В общем, сапоги просили есть.

– И не стыдно? – воззвал я к их совести, – у меня самого сутки маковой росинки во рту не было.

Сапоги, понятное дело, молчали. Виновато взирали на меня из угла, скалились ощерившимися пастями. Услышав о пище, пустой желудок напомнил о себе недовольным ворчанием. Хотя бы чайку попить… но для этого надо спуститься на кухню. А это никак нельзя. Там может быть хозяйка – я задолжал ей квартплату.

– Ну, ничего, сам чаю не попью, зато вас вдоволь напою, – мстительно сказал я, обращаясь к притаившимся сапогам.

Шел дождь. Чтобы это понять, даже в окно не нужно смотреть. Да и нет у меня окна – я снимаю чердак. Хозяйка его, правда, зовет на аглицкий манер – мансардным помещением. И потому, видать, дерет с меня втридорога…

Окна у меня нет, зато есть жестяной таз. Во время дождя в него падают капли из прохудившейся крыши. Очень удобно: по звуку я наловчился определять, сильный ли идет дождь. Сейчас капли стучали медленно, но регулярно, и значит на улице – противная морось.

Ежась от холода, я поднялся с кровати, натянул висевшие мешком брюки. Застегнул ремень. "Если так пойдет и дальше, придется колоть еще одну дырочку". До начала занятий оставался час. Профессор не любил, когда студенты опаздывают, а потому нужно было спешить. Я побрызгал в лицо воды из рукомойника, со вздохом обул сапоги.

Так и есть. Над городом повисла серая хмарь. Тучи рвались об острые края крыш. Я втянул голову в плечи, поглубже засунул руки в карманы и пошаркал по мокрой улице. Именно пошаркал, потому что сапоги не давали высоко поднимать ноги – подмётки норовили остаться на мостовой. С тоской я посмотрел на счастливцев, проехавших мимо в омнибусе, и быстрее зашаркал к институту.

Первым занятием значилась анатомия у профессора Тишенского. Я подоспел вовремя. Профессор закрыл за собой дверь аудитории, оглядел присутствующих поверх пенсне. Откашлялся и торжественным голосом произнес:

– Сегодня мы будем препарировать лягушку! – профессор любил громкие фразы.

Студенты сгрудились вокруг стола, отличники вытянули шеи. Я с вожделением рассматривал новенькие калоши Румянцева: "Мне бы такие!"

Говорят, сытое брюхо к ученью глухо, так вот, голодное – не менее глухо, а, может, даже и глуше. Я это знаю по опыту: когда желудок прилипает к ребрам, а ноги стынут от сырости – тут уж не до учения. Созерцая румянцевские калоши, под раскаты грома желудка, я благополучно прослушал все, что говорил профессор, всю вводную часть.