Игрушечная принцесса - Мэри Де Морган

Много-много веков назад в одной стране на совершенно другом конце света люди стали до того вежливыми, что прекратили общаться. Все разговоры сводились к скупому набору фраз вроде «Совершенно верно», «Да, конечно», «Спасибо» и «Пожалуйста». Выскажи кто-нибудь, что ему нравится или не нравится, любо или ненавистно, дарит счастье или ввергает в отчаяние, это сочли бы проявлением непростительной грубости. Никто никогда не смеялся вслух, а если у кого-то на глазах замечали слёзы, человек тут же становился изгоем.

Король тех земель женился на принцессе из страны по соседству, прекрасной и доброй девушке, но выросшей среди совершенно других людей. Они смеялись, болтали, были шумными и весёлыми, если счастливы, а в горе плакали и причитали. Собственно, они не привыкли таить чувств, и принцесса ничуть не отличалась от соотечественников.

Посему, перебравшись в новый дом, она совсем не понимала подданных, которые почему-то не поприветствовали её прибытие криками и вели себя очень холодно и отстранёно. Позднее, осознав, что этот сдержанный, молчаливый народ никогда не изменится, она впала в уныние и начала чахнуть от тоски по родине.

Бедняжка таяла день ото дня. Вежливость не позволяла придворным заметить, как болезненно выглядит юная королева, но та знала без их слов и верила, что смертный час её близок.

Здесь надобно сказать, что у девушки была фея-крёстная по имени Тэберет, всегда относившаяся к ней с добротой. Королева горячо любила крёстную и, чуя скорую кончину, послала за ней. Когда та прибыла, у них состоялся долгий разговор наедине.

Никто не знает, в чём он заключался, но вскоре королева умерла, оставив по себе малютку-принцессу. Бесспорно, придворные сожалели о кончине бедняжки, хоть и считали слишком невежливым выказывать скорбь. Несмотря на пышные похороны и траур при дворе, жизнь в стране особо не изменилась.

Малышку при крещении нарекли Урсулой и передали на попечение нескольких придворных дам. Бедная крошка принцесса! Она так плакала, не унять. Высокородные няньки пришли в ужас и заявили, что уже давно не слышали столь отвратительных звуков, но, поскольку девочке было всего два года, она продолжала плакать, когда замёрзла или голодна, и гулить, когда довольна.

Позднее она стала намного тише, поскольку начала сознавать, что имеют в виду няньки, сетуя холодным, вежливым тоном на её поведение.