Эммануэль - Алексей Станиславович Петров

Я познакомился с ними в сочинском доме отдыха. Был пасмурный дождливый ноябрь. Дни достались нам самые мерзкие: хмурые, ветреные, серые. Кто-то уверял меня, что в Сочи и в ноябре можно прекрасно отдохнуть. Не исключаю, что сие утверждение таит в себе определённую долю правды, однако убедиться в этом мне, увы, не удалось. Когда на улице нудно моросит дождь, воздух прогрет до пятнадцати градусов, а вода и того меньше, купаться, конечно, не полезешь. Сырость и скука начисто отбивают любые желания. Во всякие там дендрарии-серпентарии совершенно не тянет. За бабёнкой какой приударить абсолютно не хочется: вероятно, сказывается отсутствие вдохновляющего воздействия пляжного неглиже. Пива там или, скажем, сухача много не выпьешь: потом мёрзнешь и часто мочишься, как диабетик. В те дни единственным моим развлечением было кормление чаек на ближайшем пирсе. Меня всегда, сколько себя помню, умиляло почему-то, когда какое-нибудь животное (лошадь, например, белка или синица) принимало корм из моих рук. В такие минуты сам себе я казался благородным, мужественным, снисходительным к слабым. Чайки, к тому же, очень точно гармонировали с тем пакостным ноябрем, с одиночеством, с тревожным ожиданием чего-то бесконечно прекрасного и светлого…

Здесь давайте сделаем маленькую паузу. Потому что всё, что написано в первом абзаце — всего лишь шутка. Читатель (а ещё пуще — читательница), конечно же, ждут появления прекрасной незнакомки, этакой утончённой эмансипэ — умной, насмешливой, ироничной, сексуально раскрепощённой, почитывающей на досуге Сартра и Камю… Ну так вот: ничего этого не было. За женщинами я и вправду не бегал — по той простой причине, что в ближайшем своём окружении не видел ни одной мало-мальски подходящей кандидатуры на эту ответственную роль, роль роковой искусительницы, а всякие там разные дискотеки, рестораны, приморские кафешки и прочие злачные точки, где можно придирчиво и со вкусом подобрать себе сексуальную партнёршу, я уже тогда ненавидел всей душой. Как раз именно за это: за откровенный цинизм.

Что касается дождя и кормления чаек — это я не соврал, это было, а вот об одиночестве заикнулся, пожалуй, напрасно, ибо в первый же день, выбравшись на лоджию покурить, легко и непринуждённо познакомился со славным парнем лет двадцати пяти. Его звали Герасимом (имя в наши дни редкое и потому довольно смешное, однако подходило оно к нему, как резиновая перчатка к руке хирурга: это был добрый улыбчивый атлет, голубоглазый блондин с ямочкой на подбородке — такие орлы всегда нравятся бабам). У нас с ним была одна на двоих лоджия, перегороженная листом шифера на две половины. Если бы я вытянул шею, запросто заглянул бы к нему в комнату, но мне это было неинтересно. Я и так знал, что увижу там такую же, как у меня, кровать-полуторку, а рядом тумбочку с маленьким зелёным ночником и, вероятно, здесь же — толстую книгу в аляповатой обложке с закладкой на странице десятой или, в крайнем случае, двенадцатой.