Ницше - Пол Стретерн

Paul Strathern

NIETZSCHE

Philosophy in an Hour

Перевод с английского В. Левина

Художественное оформление В. Матвеевой

© Paul Strathern 1996

© Левин В., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014 КоЛибри®

На заре христианской эры философия дремала. Это дремотное состояние в конце концов породило философский сон, известный как схоластика; она основывалась на Аристотеле и учении Церкви.

Философия резко очнулась от этого средневекового сна в XVII в., когда явился Декарт с его знаменитым «Cogito ergo sum»[1]. Началась эпоха Просвещения: познание стало основываться на разуме. Декарт разбудил не только спящих схоластов, но и британцев. Вскоре они ответили на призыв Декарта к разуму, заявив, что их знание опирается не на разум, а на опыт. В своем рвении британские эмпирики быстро разрушили всякое подобие разумности, сведя философию к последовательности все более дробных ощущений. Философии грозило погружение в новый сон. И тут в середине XVIII столетия от своего догматического сна пробудился Кант и создал еще более великую философскую систему, чем тот, кто погрузил в дрему средневековую философию. Философия снова уподобилась Рипу ван Винклю[2]. Гегель включился в эту сонную чехарду, построив собственное гигантское системное ложе с балдахином. Шопенгауэр выбрал иную тактику и впустил на кантовское ложе холодный ветер восточной философии. Это разбудило молодого Ницше, который прыгнул в ледяной поток и громко провозгласил новую философию, надолго лишив всех сна.

С Ницше философия снова стала опасной игрой, но на иной манер. В предыдущие века философия несла опасность самим философам, Ницше сделал ее опасной для всех. Ницше в конце жизни сошел с ума, и в тоне его поздних работ ощущается некоторое безумие. Но опасные идеи появились у него задолго до сумасшествия и не имеют ничего общего с клиническими симптомами. Они предвосхитили коллективное безумие, имевшее чудовищные последствия в Европе первой половины XX в. В наши дни наблюдаются зловещие признаки его рецидива.

О главных философских идеях Ницше, может быть, и не стоило бы много говорить – идет ли речь о сверхчеловеке, вечном возвращении (идея, что мы снова и снова проживаем свои жизни в течение вечности) или единственной цели цивилизации (производить «великих людей» вроде Гете, Наполеона и самого Ницше). Использование им воли к власти как универсального объяснения граничит с упрощением или бессмыслицей – даже фрейдовский монизм выглядит тоньше, а не столь специфическая концепция Шопенгауэра – убедительнее. Как и всякая хорошо разработанная теория заговора, ницшеанское учение о всепроникающей воле к власти содержит обычный в таких случаях элемент паранойи. Но способ философствования у Ницше ничуть не менее блестящий, убедительный и острый, чем у других философов до и после него. Читая его, вы испытываете возбуждающее чувство, что философия на самом деле имеет смысл (одна из причин, делающих ее столь опасной). А когда Ницше использовал волю к власти исключительно как инструмент анализа, он открыл такие составные элементы человеческих побуждений, о каких мало кто догадывался. В результате философ развенчал ценности, выросшие из этих побуждений, и проследил развитие этих ценностей на широком историческом полотне, осветив самые основы нашей цивилизации и культуры.