Намёк был прозрачен: в прежние времена Заманский под видом оперативных дежурств и засад не раз и не два исчезал из дома на несколько суток.
— Да нет никакого дела! — буркнул он. — Зиновий сам… свёл счёты с жизнью.
Сконфуженная жена задвинула мундир на место. — Значит, не смог-таки без неё, — завистливо рассудила она. В глазах читался упрек: ты-то, случись что со мной, небось, живо отхватишь бойкую бабёнку, да и заживёшь в своё удовольствие.
— Вешаться бы точно не стал, — подтвердил её худшие опасения Заманский.
Не в силах снести такую обиду жена вспылила.
— Прям завтра и полетишь? Уж забыл, что обещал Аську свозить на Мёртвое море. Она ткнула пальцем на комнату, в которой отсыпалась дочь. — Мёртвое море может подождать! — огрызнулся Заманский. — Это мертвец может подождать! — Никто ждать не будет, — на пороге своей спаленки в пижаме потягивалась со сна дочь. Девчушка, которую пять лет назад ввезли они в Израиль шустрым пятнадцатилетним огоньком, вытянулась и обратилась в стройную, много выше приземистых родителей, рыжеволосую деву. Только-только отслужила она в Израильской армии. Впереди ожидали каникулы и — мамины кнедлики. Так полагал Заманский. Своенравная Аська рассудила иначе. — Я лечу с тобой в Тулу, — объявила она отцу. — Пора побывать на исторической родине. Заодно одноклассниц бывших повидаю. Ссылки на мрачный повод поездки действия на упрямую Аську не возымели. Да и жена тут же поддержала её. Присутствие дочери было для неё гарантией, что, оказавшись за две с половиной тысячи километров от дома, блудливый муж будет, хоть под каким-то, но присмотром.
Долговязый следователь Лукинов, примостившись за ломберным, восемнадцатого века, столиком, корпел над протоколом осмотра места происшествия. Краем уха прислушивался к телефонному разговору, что вёл сын покойного, двадцатипятилетний очкарик Лев Плескач. Длинный и нескладный, как пожарная кишка. Дождался, когда он разъединится.
— Не с Заманским, часом, разговаривал? — полюбопытствовал Лукинов. Лёвушка, несколько удивленный, кивнул. — Приезжает, стал быть? — Они с папой друзьями были. — Что ж? Имеет право. Граница пока не на замке, — непонятно констатировал Лукинов. В следующую секунду, ощутив приближение рвотных потуг, нашлёпнул на нос влажный платок.
За прошедшие жаркие сутки тело самоубийцы подверглось стремительному разрушению. Несмотря на распахнутые окна, в антикварном салоне стоял сладковатый запах разлагающейся плоти.
