Дневник Серафины - Юзеф Игнаций Крашевский

«Кому что на роду написано!..» — справедливо гласит старинное присловье.

Кто деньгу наживает, кто скупает золото и драгоценные камни, кто влиятельными связями да знакомствами обзаводится, а удел сочинителей — бумагомаранье. Это давно известно. Probatum est[1]. Во всяком случае, единственное достояние автора этих строк разные рукописи да заметки. Они повсюду попадаются на глаза, а то и мерещатся в виде человеческих физиономий, которые сами так и просятся на бумагу; они наполняют его сундуки, преследуют дома и в дороге, словом, не дают ни отдыху, ни сроку.

Судите сами. Отбросив в сторону всевозможные случаи, имеющие касательство к личной жизни (но тут не место писать о них, ведь это не автобиография), я расскажу лишь о том, как попал ко мне дневник Серафины. Видеть в этом волю провидения с моей стороны было бы, пожалуй, дерзостью, значит, это не что иное, как случай… Едва «Воспоминания паныча»[2] были переложены на родной наш язык, едва преложитель перевел дух и понемногу начал забывать о них, как, видимо, в наказание за сей некорректный поступок судьба покарала его мучительнейшим насморком, каковой и привел его в Виши… Он счел вынужденную эту поездку справедливым наказанием за то, что осмелился неблагосклонно отозваться о столпах нашего общества, блюстителях нравов и порядка.

По прибытии в Виши за грехи свои стал он пить тепленькую водицу и в уединении размышлять о содеянном. И раскаяние уже готово было смягчить его зачерствелое сердце… Происходило это хмурым утром 9 июня; под стать скверной погоде было и расположение духа… Выпив раз и другой по полстакана «Госпитальной» воды (L'Hopital), названной так, должно быть, в насмешку и словно нарочно предназначенной для сочинителей, пациент в поисках уединения прохаживался по безлюдным аллеям. Перед тем как принять ванну, следовало отдохнуть. Кстати, поблизости оказалась скамейка. Кругом ни души, цветущие (в том году раньше времени) липы источали сладостный аромат, кроны широколистных платанов образовывали над головой свод, который не пропускал пробивающихся из-за туч солнечных лучей…

Казалось, лучшего места для размышления о своих грехах не сыскать. Не слышно ни криков продавцов воздушных шаров («L'amusement des enfants, la tranquillite des parents!»[3]), ни призывов предприимчивых дельцов купить лотерейный билет, по которому можно выиграть оловянную ложку или склеенную из бумаги коробочку, ни громогласного владельца тира под названием «a la Revanche»