— Товарищ майор… — моргнул глазами и покраснел капитан. — Это мне все хороший человек принес в благодарность за то, что я у него занозу давеча вытащил.
— Ну-ну, — усмехнулся я. — Давай, действуй в том же духе.
Капитан, конечно же, понял, что я обо всем догадываюсь. Тем не менее в моих словах он не услышал угрозы. А все просто: ведь я был благодарен Савельеву за то, что он, худо-бедно, смог накрыть стол, где даже картошка была в нашем понимании продуктом дефицитным. Я представил себе, как мы угощаем гостей перловкой, и у меня тут же вспотела спина.
— Как там говорят? С одного выстрела и ворону не убьешь? Давайте тогда еще по разу выстрелим, — предлагает Савельев и начинает вновь «по булькам» отмерять каждому дозу спиртного.
— Мне только немного, — сказала Леля. — Я уже и так пьяная.
— И я пьяная, и мне немного, — попросила Илона.
Она сидела аккурат напротив меня, и я имел возможность незаметно разглядывать ее. Иногда я не успевал отводить взгляд, и наши глаза встречались. Она, должно быть, поняла, что я заинтересовался ею, и сильно смущалась. Мне же было неловко за себя, потому что она могла подумать обо мне черт знает что. Но по мере того, как хмель все глубже проникал в мою тормозную систему, я становился раскованней, если не сказать — развязней. Я всегда боялся этого состояния, потому что терял контроль над собой и мог позволить себе такое, за что мне потом становилось стыдно.
Мы продолжали пить и закусывать. Харевич все время смотрел на часы, но почему-то не спешил поднимать своих подчиненных из-за стола. То ли ему нравилась компания, то ли он хотел, чтобы его люди как следует отдохнули после напряженной многочасовой работы.
Раза два Савельев вставал и подкладывал дровишки в «буржуйку». Дрова были сырыми, трещали и давали мало жару.
— Не холодно? — спрашивал он дам. И они отвечали, что капитану не стоит беспокоиться, что им очень хорошо и что они совершенно пьяны.
Харевич вытащил из пачки сигарету, закурил.
— Когда же кончится эта война? — спросил он задумчиво.
— Никогда, товарищ подполковник, — с горечью в голосе произнес старлей Варшавский.
— Ты прав — ни-ког-да! — по слогам произнес Харевич. — Это нормальные войны когда-то кончаются, а ненормальные — нет.
— А что значит «нормальная война»? — спросил его старлей Голубев.
— Нормальная — это значит нормальная, — сказал Харевич. — Это когда понимаешь, что она обязательно кончится. А здесь уверенности в этом нет. Я так думаю: всему в жизни должен быть предел. Есть предел даже у бандитского беспредела. И у беды должен быть предел, и у зла, и у болезней… Если предела нет, значит, мы живем в аду. А в аду известно какая жизнь.
