— Что с мальчишкой? — первым увидев нас, спросил меня майор Плетнев.
— На мине подорвался. Раны вроде бы стали заживать, а тут вдруг сепсис… — отвечаю ему.
— Плохо дело, — сказал Роман Николаевич.
— Хуже некуда! — усмехнулся я. — Знаешь, что сказали мне на прощание родственники этого парня? Головой за него отвечаешь. Так что сам понимаешь… Эти горцы зря слова на ветер не бросают.
— Что, боишься? — улыбнулся Плетнев.
Я замотал головой.
— Да кто сейчас чего боится? — сказал я. — Мне просто мальчишку жалко. Спасать его надо.
Керима унесли готовить к операции. Тут же заработал бензогенератор, и в операционной зажегся свет.
— Зря генератор не гоняем — экономим бензин, — сказал мне Плетнев. — Включаем только тогда, когда привозят раненых.
Что я мог сказать на это? Не армия, а какая-то первобытная община, подумал я. А мы еще чего-то там воображаем из себя! Ду-ра-ки! Ну кто ж при лучинах решает глобальные проблемы?
Мальчишка и впрямь был плох. В этом убедился не только Плетнев, но и остальные хирурги, которые собрались в операционной, чтобы осмотреть беднягу.
— Не выживет пацан, — угрюмо произнес капитан Лавров.
— Да, думаю, он и до утра не дотянет, — согласился с ним старлей Голубев.
Среди хирургов не было старлея Варшавского, который был ранен во время зимнего налета боевиков на медсанбат и теперь после выздоровления находился в отпуске. Он был прекрасным диагностом, и мы бы сейчас с удовольствием выслушали его мнение.
— Что будем делать? — спросил Плетнев.
Меня охватило отчаяние.
— Надо спасать мальчика! — чуть не закричал я. — Спасать…
Мы начали с рентгеновского обследования, которое показало, что в берцовой кости Керима сформировалась гнойная полость, что и стало причиной развития маловирулентной стафилококковой инфекции, приведшей к тяжелому сепсису. Беда, одним словом!
— Да, положение серьезное, — задумчиво проговорил Плетнев.
— Вот именно, — вздохнул Лавров.
Мы стали обсуждать план наших дальнейших действий и пришли к выводу, что необходимо немедленно делать операцию. Плетнев был среди нас самым квалифицированным хирургом, поэтому оперировать мальчика мы попросили его, а сами заняли место ассистентов.
Операция длилась долго. Мальчик был в коме и слабел на глазах. Мы делали все, чтобы не потерять его. Какие замечательные люди, думал я. Такие не оставят человека в беде, такие сделают все, чтобы помочь ему. Костьми лягут, но помогут. Если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он был похож на них. Но я несчастный человек, потому что у меня нет сына. А почему, собственно, нет? Мне вдруг стало казаться, что Керим и есть мой сын, который умирал на моих глазах и которого я пытался спасти. При этой мысли меня бросило в жар. Господи, о чем это я? Что со мной происходит? У меня закружилась голова. Наверное, я очень сильно устал, подумал. Надо бы отдохнуть, но разве на войне отдохнешь?
