И с того дня, матушка, Ягуаретта смертельно возненавидела ту, кого судьба будто бы назначила в жены ему. Это молодая хозяйка Спортерфигдта; она была Ягуаретте как сестра. Но Ягуаретта предала ее, чтобы она не смогла соединиться с прекрасным чужеземцем — отдала ее в руки страшного Ултока-Одноглазого. Нет, матушка, не увидит больше дочь твоя Синих Гор. Она будет жить там, где живет прекрасный европеец, или умрет без него. О, если бы европеец взял ее как рабу и увез через большое озеро бледнолицых! — вскричала Ягуаретта, страстно заламывая руки.
До глубины души пораженная горем, глядела Бабоюн-Книфи на Ягуаретту. Она не понимала страстной, исступленной любви Ягуаретты к чужеземцу. Она решила, что чужеземец заворожил бедную девушку какими-то сверхъестественными, колдунье неведомыми чарами.
Бабоюн-Книфи запрокинула назад голову, молитвенно воздела руки к небу и воскликнула с мрачным отчаяньем:
— Дочь мою, кровь мою злой чужеземец очаровал! А! Я вижу: это черный колдун, он страшней тигри-фауло. И могуче было любовное зелье его, и сейчас оно действует. Но я отведу беду. При луне молодой воззову к Мама-Юмбо, при старой луне воззову к Явагону. В трепещущем сердце витютня увижу я, откуда исходит проклятая мощь злого духа. Я узнаю, откуда исходит она, и тогда я разрушу ее — злые чары спадут, к моей дочери разум вернется. Любовь к матери вытеснит из сердца ее злую страсть, что убивает ее и меня вместе с ней убивает.
Если же чары мои не сильней чар того колдуна, — злобно продолжала пророчица, — девять дней стану я поить змею, моего Ваннакое, ядовитым соком россеи с каплей собственной крови моей — и укус его станет смертелен. Ваннакое слушается меня, Ваннакое за меня отомстит. И могучие чары бледнолицых не спасут ведьмака от священной змеи, когда Ваннакое выпьет с кровью моей мою ненависть.
Ягуаретта грустно улыбнулась:
— Матушка, матушка, может быть, чужеземец и вправду колдун, только зелье его колдовское — голубые глаза, нежный взгляд, сладкий голос, отвага и доброе сердце. Не укусит его Ваннакое — прежде обовьет холодными кольцами руки мои и шею, и ядовитые зубы его будут терзать мою грудь.
Бабоюн-Книфи в отчаянье заломила руки:
— Никогда еще дочь пяннакотавов не любила бледнолицего! Злой дух таится в этом европейце: он хочет взять у меня мою дочь, увезти через большое соленое озеро и замучить там черным чародейством! Для того ли нашла я дочку мою, дитя мое милое, чтобы так потерять навсегда? Не бывать тому, не бывать: мы уйдем с моей дочерью в Синие Горы, а иначе она не выйдет из крааля.
