У него не было приятелей в нашем городе, и он меня повел в мавританскую кофейню, расположенную прямо у ворот касбы. Я покорно шел за ним, испытывая чувство признательности и переполняясь гордостью. Что и говорить — я был безмерно счастлив.
Мы поели пирожков в масле с яичной начинкой, жареного миндаля, шашлычков из печени ягненка, фаршированного перца и медовых пирожных, выпили много чая с мятой, такого сладкого, что ложка прилипала к стакану. Мой желудок блаженствовал. Сауд относился ко мне как к мужчине, своему приятелю. Он рассказывал разные истории, еще более чудесные, чем сказки: об охоте на диких антилоп и о джиннах пустыни, о цветах, растущих в Сахаре, и о караванах, о пальмовых рощах, о мужчинах, что всегда закрывают лицо синими платками[10], и о непобедимых воинах, о которых в народе слагают песни.
Удобно устроившись прямо на полу, мы сидели, подогнув под себя ноги, на террасе мавританской кофейни. Народу было много: вокруг нас таким же образом устроились бедные мусульмане. Они разговаривали, мечтали, дремали, закутавшись в свои джеллабы и бурнусы. Солнце освещало ворота касбы, крепостные стены и, дальше, отражалось в морской воде. Людская толпа поднималась и спускалась по широким ступеням улицы. Сауд все говорил и говорил, и я чувствовал себя словно в раю.
Внезапно все переменилось. Человек десять иностранцев, мужчин и женщин, остановились возле нашей террасы. Их сопровождал Али, которого я хорошо знаю: он водит по городу богатых туристов. Обычно он ведет их на крышу старинного султанского дворца: там находится самая дорогая, самая чистая мавританская кофейня, откуда открывается красивейший вид. Однако этим иностранцам было весьма любопытно один-единственный раз прожить несколько минут так, как живут танжерские бедняки. Только вот усесться на землю в своих роскошных нарядах они не могли, и гид Али попросил хозяина кофейни принести столы и стулья. На террасе свободного места не было, но хозяин знал, что от этих десяти иностранцев получит больше денег, чем от сотни обычных посетителей, и велел всем потесниться или уйти совсем. Все подчинились — кроме Сауда, который остался сидеть там, где сидел. И я остался с ним. А когда иностранцы устроились на террасе, Сауд поднялся, плюнул им под ноги и ушел. Хозяин кинулся за ним, вопя: «Остановись! Ты не заплатил! Мои деньги! Мои деньги!» — «Жирный раб, я для тебя всего лишь монета?!» — бросил ему Сауд, наполовину вынув из кожаных ножен свой кинжал. И мы стали спускаться по улице, ведущей в нижний город.
