Острый шпиль. Крестов засилье.
Воздух тяжким звоном сыт.
Перед церковью Люсия,
как на струночке, висит.
Захлестнула бычья жила
шею тонкую.
Со зла
солнце в небе потушила,
поцелуи отняла.
И висит она, нагая,
не окутанная мглой,
от мучений отдыхая
перед небом и землей.
В прежней гордости — бездонна,
в наготе своей права,
неприступна, как мадонна,
только набок голова…
Медь грохочет монотонно.
Мира девушка полна.
Ване чудится —
от звона
чуть качается она.
Пуля поле не скосила,
не убила царство лоз…
Вот как встретиться, Люсия,
нам с тобою довелось!
Где он, Гойя? Нужен Гойя —
чтоб видали все края,
как шатается от горя
здесь Испания твоя.
Ты в душе ее носила,
берегла ее слова.
Ты во всем права, Люсия!
Ты — мертва,
она — жива.
Я б хотел при расставанье,
покидая этот край,
крикнуть только «до свиданья»,
а приходится — «прощай».
Опоздал с небес спуститься:
много в воздухе возни…
Я, видать, неважный рыцарь.
Ты, Люсия, извини.
В полдень,
боем перегретый,
густо падал долгий звон.
Возле церкви, сняв береты,
молча
плакал
батальон.
16
Ваня Климов в часть явился
похудевший. Капитан
поглядел, не удивился.
— В целом жив, камрад Хуан?
Ну, позволь тебя по-русски…—
Усмехнулся командир.—
Хочешь водки без закуски?..
Заслужил ты этот пир.
— Не хочу,— ответил Ваня.—
Что с Родригесом? Где он?
— Дальний путь и расставанье.
Погрузили в эшелон.
Помолчал комэск сурово.
— Крепко ранен Шинкарев.
Нам теперь за Шинкарева
драться нужно… Ты здоров?
Отдохни денек от ада —
вся награда и почет…
— Ни минуты мне не надо,
только дайте самолет!
Сны не встанут к изголовью
до поры, пока в бою
я коричневою кровыо
боль большую не залью!..—
Черных пушек гром картавый,
гул трагической войны.
Есть у вас свои уставы,
донкихоты из Полтавы,
из рязанской стороны!
Вижу я, как ходит в латах
на дорогах боевых
наша молодость тридцатых
пред грозой сороковых.
Огнеметы плавят камни.
Сиротеет детвора.
И звенят в ночи клинками
надо мной прожектора.
Пахнет гарью ветер встречный.
Темным тучам нет числа.
Длится спор наш бесконечный —
вечный бой добра и зла.
17
Мчится поезд.
Поле.
Пропасть.
Паровозный дым и чад.
— В отпуск, в отпуск, в отпуск, в отпуск!
стыки стылые стучат.
Нет для чувства расстояний,
для мечты предела нет.
— Таня, Таня, Таня, Таня! —
гулко слышится в ответ.
Дым с откоса мчится косо.
Басом полнятся мосты.
Разлинеили колеса
снега белые листы.
Бьет по стеклам ветер колкий.
Невдомек тебе, народ,
что молчит на верхней полке
белобрысый Дон-Кихот,
курит едкую махорку.
Не спешит признаться он,
что звездой на гимнастерку
лег испанский небосклон-
