Время винограда | страница 37



Склонился дружок над его головой.
«Вернешься с войны — передай Ивановой
на память медаль и привет мой живой…»
Хозяйка шагнула бесшумно, без скрипа,
лишь сомкнутых губ незаметная дрожь.
И только глаза говорили «спасибо»
за эту мою вдохновенную ложь…
Потом я бродил возле моря и хмуро
шептал, как итог
завершенных дорог:
— Ты слышишь, товарищ Степан Байдебура?
Я выполнил просьбу матроса
как мог.

Поют хлеба

В газете дали мне командировку.
Маршрут не нов, и тема не нова.
Сказал редактор:
— Нужно зарисовку —
ведь завтра начинаются жнива.
И вот шагаю по полю с блокнотом.
Грузовики торопятся, пыля.
Хлеба шумят и бредят обмолотом.
От духоты потрескалась земля.
Случайный спутник, почтальон колхозный,
подводит за рога велосипед.
— Прислушайтесь: хлеба поют…
Серьезно!
Заметьте, песни задушевней нет…
Я напрягаю слух, но бесполезно:
на землю шорох сыплют колоски.
Смеюсь в душе: «Какая ж это песня?
Ей-богу, есть на свете чудаки!»
Я растираю колосок в ладони,
а жаворонок тает в вышине.
И вдруг далекий перелив гармони
по гребням ржи доносится ко мне.
Он то звучит, то снова замирает.
В нем сквозь веселье вспыхивает грусть.
Уборка в поле…
Кто же там играет?
С похмелья, что ли, жарит наизусть?..
Почтарь колхозный в кепке волокнистой
лукавинкою блещет из-под век:
— Не знать о нашем Пашке-гармонисте?!
Да ты не с Марса ль, милый человек?..
Что ж, повод есть!
Садимся у дороги,
друг другу папиросы подаем.
Колосья тихо кланяются в ноги
и шелестят о чем-то о своем.
— Вплетет в фуражку белую ромашку,
за руль — и только пение да свист.
У нас в колхозе все хвалили Пашку —
заметь, он был отменный тракторист.
Любил, чтоб чуб — вразброс, не под гребенку,
гармонь на грудь — и песням нет конца.
Но к хлебу относился, что к ребенку:
бывало, колос гладил, как мальца.
Девчат, заметь, не огорчал изменой —
дарил одной Марьяне васильки.
Из-за нее под звездами Вселенной
ребята в ход пускали кулаки…
Ты примечал на зарослях бурьяна
колючие, но яркие цветы?
Как те цветы, была полна Марьяна
влекущей, но жестокой красоты.
Случалось, глянет черными глазами —
и словно выпьешь маковый отвар.
Была та красота что наказанье —
и Пашку отравил ее угар.
По вечерам над Бугом в верболозе
их вместе люди стали замечать.
Как водится, пошел слушок в колхозе,
что загс готовит круглую печать…
Хлеб-соль и петушков на полотенце
уже носили сваты-усачи.
Но тут на свадьбу подоспели немцы —
мосты и хаты вспыхнули в ночи,
взметнулись взрывы дымными кустами,
зарылся в пыль веселый каравай,
помчались танки с черными крестами —