Влахи, балканские пастухи, передвигавшиеся с места на место пешком, разбивавшие шатры из козьей шерсти под полуденным солнцем и говорившие на латинском диалекте (что породило романтическую теорию о том, что они — потомки заблудившихся легионеров Траяна), были православными христианами. Османы, бывало, нанимали их охранять горные перевалы и следить за передвижениями противника; однако влахи то и дело переходили с одной стороны на другую, а к границе относились с величайшим презрением. Слово «влах» означает «чужак». Эти мрачные люди в домотканых дождевых плащах бродили вместе со своими косматыми мастифами по холмам, от одного селения к другому, всюду что-нибудь покупая и продавая, так что греки говорили, что пять влахов — это уже рынок. Те же греки посмеивались над ними за их упрямую сухопутность — слово «влах» в греческом стало обозначать человека, который никогда не видел моря. На балканских горных хребтах обитало множество разновидностей влахов: хромые влахи, черные влахи, албанские влахи, арумыны, саракацаны, забирающиеся далеко в Анатолию; некоторые из них утверждали, что они вовсе не влахи, другие же, напротив, притворялись влахами; третьи, о которых даже в сороковые годы XX века мало что было известно, кочевали со своими стадами и по Балканам, и по Анатолии и говорили, похоже, на древнегреческом языке, не претерпевшем изменений со времен Христа; четвертые считались самым грязным народом на свете. В конце XIX века Элиот писал об одном влахе, который построил себе летнюю резиденцию в холмах и оказался таким домовитым хозяином, что однажды починил разбитое окно, купив новое стекло, вместо того чтобы заделать пробоину куском оберточной бумаги, — «случай, насколько можно судить, беспрецедентный для Леванта».
Слава людей воинственных и жестоких была кочевникам на руку — легче было сопротивляться сборщикам налогов. На боязливых горожан они производили завораживающее впечатление. Когда вождь бедуинского племени разбил лагерь под стенами Дамаска, рассказывает один английский торговец, к нему устремилось множество посетителей. Некоторые даже просили пустить их переночевать в шатре. Один житель Дамаска приготовил для вождя горячий пирог с мясом. «Когда вождь увидел, как из разрезанного пирога пошел пар, он отшатнулся, ибо решил, что это какая-то машина, с помощью которой его хотят убить, и что после дыма покажется и огонь». Однако затем он согласился попробовать угощение, остался весьма доволен и говорил, что это лучшее блюдо, какое ему когда-либо случалось есть.
