Шомберг — отдаленный родственник графа фон Шомберга, немецкого солдата удачи, осевшего в Англии примерно столетие назад, — в отличие от Нельсона явно не питал возвышенных чувств к принцу Уильяму. Столь же бесспорно можно утверждать — его мнение о последнем разделяло большинство офицеров «Пегаса». Несдержанный в выпивке, страдающий от множества дурных болезней, включая гонорею, постоянно озабоченный нехваткой денег и получающий массу наставительных писем от родителей, принц Уильям никак не подходил на роль командира корабля. Он донимал команду массой мелочных распоряжений, порой совершенно ненужных, а порой и попросту абсурдных, как-то: «Поскольку употребление неприличного, особенно в устах британского моряка, выражения «пидор» вошло на судах его величества в обиход, постановляю: тот, от кого оно будет услышано, подвергнется самому суровому наказанию». А суровые наказания и впрямь имели место. Так, например, матроса и морского пехотинца как-то подвергли экзекуции лишь за то, что они развесили свою одежду сушиться на палубе. Когда лейтенант Шомберг счел наказание не соответствующим проступку, ему в резкой форме велели «держать свое мнение при себе». Таким же образом его одернули, когда он как-то отправил лодку с матросами на берег без разрешения капитана. До крайности уязвленный, Шомберг написал письмо Нельсону, настаивая на суде военного трибунала.
Не имея под рукой достаточного количества офицеров в капитанском звании для созыва трибунала, Нельсон велел посадить Шомберга под арест и издал приказ, запрещающий офицерам требовать военного трибунала «по пустякам». Быть может, в душе он и испытывал сочувствие к Шомбергу, однако же никак его не обнаружил. Капитану Локеру Нельсон писал: «Его королевское высочество поддерживает на судне строгую дисциплину, и без всякого преувеличения должен сказать: немного мне встречалось фрегатов, где служба стояла бы на такой высоте. Правда, с офицерами ему приходится нелегко, особенно с первым лейтенантом. Я посадил его под арест».
Поразмыслив над ситуацией, Нельсон пришел к выводу: возможно, и принц несет за нее свою долю ответственности, и написал ему письмо, где, стараясь изо всех сил не задеть самолюбия человека, чьего покровительства он менее всего хотел бы лишиться, изъяснялся в на редкость льстивом тоне:
«Если истинное величие состоит в истинной добродетели, то… Ваше Высочество наилучшим образом подтвердили эту истину в случае с мистером Шомбергом… Предубеждения, как мне известно, Вашему Высочеству никогда не были свойственны и, уверен, не будут свойственны и впредь: они несовместимы с внутренним достоинством Человека Чести. Разумеется, Шомберг поспешил с письмом. Но теперь, когда его нет рядом с Вами, извините мне, мой принц, дерзость и позвольте дать совет: даруйте ему свое высочайшее прощение. Взгляните на дело с той высоты, на которой Вы пребываете. Никто из нас не без греха. Грех Шомберга состоит в поспешности, но имея в виду его качества как офицера, я бы, скажу со всей прямотой, не стал ему ставить это в упрек… Принцам редко, очень редко выпадает на долю общаться с людьми бескорыстными и беспристрастными. Я отнюдь не считаю себя исключением, но… единственная моя корысть состоит в том, чтобы Ваше Королевское Высочество сделались величайшим и лучшим из людей, когда-либо родившихся в нашей стране».
