Слова бессильны выразить мои чувства к ней, и я уверен — всем своим добрым сердцем вы согласитесь со мною
Мэри Мутри — молодая жена того самого пожилого инспектора флота, с которым Нельсон схватился по поводу спорного права поднимать вымпел старшего капитана, — была миловидна, весела и simpatica. Нельсон и Коллингвуд влюбились в нее едва ли не с первого взгляда. Она, похоже, остановила свой выбор на Коллингвуде. Замкнутый и скромный, педантичный, даже суровый по первому впечатлению, он, стоило узнать его поближе, оборачивался на редкость славным малым. Мэри допускала его к себе в будуар в Антигуа, где он помогал ей завивать волосы, а когда она садилась за рояль, переворачивал ноты. В общем, по собственным ее словам, Коллингвуд сделался в доме кем-то вроде любимого брата. Высокорослый, развитый физически, с длинными волосами, заплетенными в косичку, выбивающуюся сзади из-под кителя, Коллингвуд выглядел в ту пору куда привлекательнее своего друга. Нельсону, бледному и худому, приходилось сбривать волосы — очень уж чесалась голова, потевшая во время приступов малярии. В результате ему приходилось носить нелепый, плохо сидящий парик желтого цвета. Тем не менее, посмеиваясь над париком, миссис Мутри принимала у себя его владельца столь же радушно, сколь и Коллингвуда. Впоследствии Нельсон вспоминал, как в ее доме в Антигуа он провел «счастливейшие дни. своей жизни». Он проклинал тот день, когда миссис Мутри пришлось уехать с заболевшим супругом. Он «мучительно» тосковал по ней. Нельсон считал ее «просто восхитительной», видел, как в «ее присутствии все озарялось». Таких, как она, он, Нельсон, «не встречал нигде и никогда», называя ее «славным, дорогим другом», «настоящим чудом, а не женщиной». Когда подошло время расставаться, «сердце его наполнилось горечью». После отъезда миссис Мутри он поднялся на холм, намереваясь взглянуть на дом, оживляемый лишь ее присутствием и теперь, когда она уехала, выглядевший таким печальным. «Даже деревья поникли, — писал Нельсон брату Уильяму, — а тамариски так и вовсе сгинули. Вокруг сплошная тоска, дорога покрыта чертополохом — пусть себе растет, я ни одного не вырвал. Сейчас она, надеюсь, уже благополучно добралась до старой Англии. Да благословит ее небо».
Впрочем, уже тогда Нельсон свел знакомство с другой семьей, чье гостеприимство в какой-то степени заменило ему отсутствие дорогой миссис Мутри. Речь идет о семье Джона Ричардсона Херберта, председателя государственного совета острова Невис, весьма богатого и требовательного, а по мнению Нельсона, и «очень горделивого» человека, жившего на широкую ногу в огромном белом доме с колоннами, где поддерживал порядок целый штат чернокожих рабов. Жена его умерла, с единственной дочерью он разорвал отношения, не простив ей выбора мужа, и дом, называемый им Монпелье, вела его молодая, но успевшая овдоветь племянница Фрэнсис Нисбет. Мистер Херберт относился к ней как к собственному ребенку и ожидал ответного чувства с ее стороны. В Монпелье время от времени появлялись и другие племянницы и дочери кузин и кузенов, большинство в поисках мужа. По крайней мере одну из них ввел в дом капитан Нельсон, как-то признавшийся — подобного рода конфиденциальные поручения давались ему порой родителями и опекунами, знавшими его как «человека старых добрых правил».
