В кабаке было людно, сзади кто-то начал орать песню и Кольцо, поморщившись, крикнул: «А ну тише!»
— А ты кто такой? — пьяно спросили из-за соседнего стола. «Лезет на Москву шваль всякая, и еще нам тут указывать будет!»
Атаман спокойно встал, и, положив руку на саблю, сказал: «Я тебе, сука, не шваль, а Иван Кольцо, атаман дружины строгановской».
— Ну и сидел бы у себя в глуши, что сюда приперся! — мужик рыгнул и засмеялся.
Кольцо холодно посмотрел на него, и, размахнувшись, ударив об стол пустой бутылкой, сунул ее прямо в лицо мужику.
Тот, заорав, схватился за глаз, медленно стекающий на щеку. Из-под его пальцев полилась кровь, капая на хлеб и соленые огурцы, что валялись на столе.
Кольцо отбросил бутылку и сказал: «Много чести для вас — в кабаке саблю вытаскивать».
— Я тут написал, — дрожащим голосом сказал дьяк.
— Читай, — велел атаман. «И водки еще принесите, — велел он.
— Так что же, Марфа Федоровна, отказываешь ты мне? — жесткое лицо Ермака вдруг дрогнуло — самую чуточку. «Думал я, что все же люб я тебе, хоша, конечно, и ненамного, — он вдруг горько рассмеялся.
Женщина сидела в высоком кресле, кормя дитя, и Ермак внезапно вспомнил то утро в Чердыни, когда он, проснувшись, увидел ее в одной приспущенной с плеча рубашке. Он сжал кулаки и тихо проговорил: «Я-то тебя более самой жизни люблю, знаешь ты это».
— Знаю, — Марфа нежно поцеловала Петеньку и подняла зеленые, прозрачные глаза. «Знаю, атаман. Посему и не буду венчаться с тобой. Оба любить должны, как у меня с Петром Михайловичем было».
— Смелый человек был мой сотник, — вздохнул атаман. «Если б знал он про нас с тобой…».
— Знал, — мягко сказала Марфа. «Как мы с ним повстречались опосля разлуки, так я все ему рассказала, без утайки».
Ермак присвистнул. «Да, верно государь говорил — бесстрашные вы, Вельяминовы, в крови у вас это. И Петр Михайлович тоже — не всякий мужик с бабой-то опосля такого жить будет».
— Не всякий, — согласилась Марфа. «Но если б иначе было — я бы с ним первая жить не стала».
— Не хочу я тебя брать без венчания, — атаман прошелся по горнице. «Невместно это, не девка ты кабацкая».
— Однако ж раньше брал, — лукаво заметила Марфа.
— Раньше, Марфа Федоровна, — тихо, чтобы не разбудить заснувшего Петеньку, сказал атаман, — думал я, что повенчаешься ты со мной, так или иначе. Думаешь, — он сглотнул, — мне легко смотреть, как ты во второй уж раз передо мной дитя кормишь, и не мое оно!
Он отвернулся и посмотрел на девочек, что играли во дворе усадьбы. «А я ведь тебе тогда сказал, и сейчас повторяю, Марфа, — нежно проговорил атаман, — твои дети — то мои дети, но ведь своих-то мне тоже хочется, шестой десяток уже, не шутка».
