Направившись к двери, он кивнул Лукаси.
— Я готов. Пойдем.
Капитан скептически взглянул на его штаны и ботинки, забрызганные воском.
— Может быть, переоденешься?
— Я думал, ты спешишь, — спускаясь по лестнице, ответил Челлини.
Если герцог находил возможным по любой прихоти вызывать к себе лучших мастеров города, то пусть он привыкает к признакам их нелегкой профессии.
Узкая улочка перед домом была безлюдной и тихой. Жара загнала всех под крыши. Солнце медленно клонилось к западу, и тени от других мастерских уже пересекали булыжную мостовую. Через дорогу у скобяной лавки лежал бродячий пес. Его бока вздымались, он тяжело дышал. Помахивая хвостом, осел тащил повозку бакалейщика. На балконе соседнего здания старуха выбивала коврик.
Капитан пропустил Челлини вперед, как будто тот был под конвоем. Они прошли по Понте алла Каррайя — старому мосту, где торговцы из Фландрии и Франции продавали шерсть и прочие товары. Флоренция славилась окраской шерсти и качеством холстов. Красильщики с испачканными в синий и зеленый руками полоскали пряжу в Арно. В это время года их работа превращалась в адские муки. Уровень воды падал так низко, что рыба в агонии шлепала хвостами в лужах у берегов. Данте называл их реку, делившую город почти пополам, «проклятой несчастной канавой», и Челлини часто соглашался с таким определением.
Когда они вышли на пьяцца делла Синьория, широкую городскую площадь с выставленными на всеобщее обозрение шедеврами величайших скульпторов — непревзойденный «Давид» Микеланджело или «Юдифь и Олоферн» Донателло, — Бенвенуто помимо воли замедлил шаг, как всегда любуясь потрясающим мастерством современников. Капитан Лукаси подтолкнул его в спину. Повернувшись на каблуках, Челлини сердито предупредил:
— Если еще раз так сделаешь, то горько пожалеешь.
— Шагай вперед! Без разговоров!
— Варвар!
Палаццо герцога — огромная крепость из светло-серого камня, увенчанная зубчатой башней — возвышалось над площадью, словно гигантская наседка. Достойный символ власти и влияния, которое семейство Медичи распространяло на всю Тоскану и окрестные территории. Челлини, бывавший здесь несчетное количество раз, всегда поражался тишине, мгновенно наступавшей в тот момент, когда он проходил под арочным сводом. Словно он, покидая привычный мир, вступал в другую, более разреженную область существования. Впрочем, она не пугала его. С тех пор как он появился на свет и отец окрестил его Бенвенуто — «желанный», — ему было не ведомо чувство страха. Он с гордостью говорил, что не боялся ни одного человека и, кроме нескольких гениев — его друга Микеланджело и живописца Мазаччо, — считал себя выше любого встречного, включая герцогов, пап и принцев. Он часто заявлял, что может преклонить перед ними колени, но не свою мятежную голову.
